«Важно иметь сострадание». Хирург — про операции на мозге, спасение безнадежных и минуты сомнений

Алексей Поляков регулярно залезает людям в голову, а все потому, что он врач одной из самых сложных и деликатных специальностей. 9 лет Алексей работает нейрохирургом в Красноярской краевой клинической больнице. Пять лет назад он был в числе докторов, которые помогали людям с серьезным поражением центральной нервной системы. В самом начале своей карьеры принял участие в нашумевшей операции, когда помогал извлекать из головы человека ножку от табуретки.

Сейчас Алексей уехал на стажировку в Германию, но до этого мы успели с ним встретиться и поговорить о сложностях нейрохирургии, отличиях русской и зарубежной медицины, а также об интересных случаях в его практике.

До 8-го класса я не собирался становиться нейрохирургом. Я хотел быть юристом, но в один день мне попалась на глаза история про кардиохирурга в «Роман-газете», и в тот момент понял, что хочу быть хирургом, и именно узкоспециализированным. Я стал к этому идти. Сначала работал в сердечно-сосудистой ординатуре, там нам обещали, что по окончании устроят в кардиоцентр, но ко времени окончания ординатуры его так и не построили.

Тогда пошел в обычную хирургию, а когда в краевой больнице открылся сосудистый центр, появилась возможность поступить в нейрохирургическую ординатуру с последующим устройством. Так закрутилось и завертелось. С третьего курса я ездил в больницу № 7 на Павлова по ночам, чтобы смотреть, как проводят операции, — сам, конечно, ничего там не делал. Сейчас все по-другому, есть комфорт, студентам дают много тестов. А у нас тогда один компьютер на всю группу был. И профессора были все матерые послевоенные хирурги.

Я помню свою первую операцию на мозге и даже могу сказать, когда это было. Это был 2009 год, мое дежурство, и в больницу привезли человека с черепно-мозговой травмой. Не помню свои ощущения, когда впервые увидел человеческий мозг так близко, помню лишь, что испытывал большое сочувствие к человеку, лежащему на операционном столе. Когда ты специалист, каким-то ярким эмоциям нет места.

Некоторые пациенты нейрохирурга могут показаться безнадежными, поэтому одно из самых важных качеств врача — самообладание. А еще важно иметь достаточный уровень сострадания, потому что эта специальность очень серьезная, больные бывают разные — у кого-то опухоль головного или спинного мозга, кто-то ограничен в движении, у кого-то расстройство речи. Порой кажется, что ты связан с заведомо неперспективным пациентом. Врач может понимать, что эффект от операции будет минимальный, но нужно относиться к пациенту с чувством долга, стараться делать все возможное.

Ужасно не люблю, когда врачи говорят: «Я делаю все на автомате». Каждая операция должна иметь индивидуальный подход, ведь все люди разные и подход должен быть такой же, осмысленный. Какой бы хороший имплантат ты человеку ни поставил, никогда не угадаешь, как организм отреагирует. И каждый раз это приходится объяснять пациенту лично. Тут ты видишь, как его лицо меняется, это очень тяжело.

Нейрохирургия — действительно тяжелая специальность, иногда нет времени на семью, хочется спать, болит спина. В некоторые моменты думаешь: «Вот был бы я сейчас специалистом МРТ, писал бы снимки, и все было бы хорошо». Но иногда, читая книги про нейрохирургов, я задумываюсь о том, что я один из них, и это очень приятное чувство. Или наступает момент, когда выздоравливает безнадежный пациент, и начинаешь гордиться своей работой. Тогда все заботы о мелких проблемах отходят на второй план, и думаешь: «Не зря я работаю врачом».

Уровень подготовки нейрохирургов в России, на мой взгляд, не хуже, чем в Германии или Испании. Мы имеем разные подходы к пациентам, например время подготовки к операции там дольше. Но я не готов сказать, где лучше и хуже, просто везде по-разному. Может, где-то там оборудование и продвинутее, но и тут сейчас есть абсолютно все условия для оказания помощи на высоком уровне.

Для меня, как для нейрохирурга, лучшая оценка моей работы — это когда приходишь к пациенту после операции, а он улыбается и говорит: «Мне намного лучше». Очень мотивирует, если пациент готов возвращаться к обычной жизни, реабилитироваться, учиться ходить. Бывает, конечно, когда блестяще выполненная операция не приносит результата, но и тогда нельзя давать пациенту повод усомниться в твоей работе, нельзя, чтобы утрачивались частицы надежды, нужно всегда быть рядом и подбадривать. Бывают и обратные случаи, когда в глубине души считаешь ситуацию бесперспективной, а выходит все наоборот.

В нашу операционную попадают с различным аневризмами, сосудистыми патологиями, нейроонкологией, черепно-мозговыми и спинальными травмами, осложненными неврологически. Кроме этого — пациенты с расстройствами периферической нервной системы или позиционной нейропатии. В краевой больнице мы делаем все виды операций, начиная от открытых и заканчивая малоинвазивными, например удаление опухолей через нос или грыж через проколы.

Анатомически мозг одного человека от мозга другого человека мало чем отличается. Естественно, ты не отличишь по виду органа, кто умный, а кто глупый. Также не бывало и в моей практике, чтобы человек проснулся, и вдруг он знает испанский язык, и я не верю, что такое вообще бывает. Иногда пациенты рассказывают, что под наркозом во время операции видели какие-то тоннели, но я отношусь к этому скептически.

Однажды я помогал вытаскивать ножку табуретки из головы пациента — наверняка вы помните этот громкий случай, произошедший в 2013 году. Такое видел впервые. Представьте, привозят к нам мужчину, из головы его торчит табурет, вся эта конструкция из металлических ножек и сиденья. Я тогда удивился, что он вообще живой. В общем, когда он поступил, нужно было сделать КТ, но с табуреткой в голове он в аппарат не помещался. Тогда мы вызвали МЧС, спасатели спилили все лишнее. После КТ мы с нейрохирургом Павлом Руденко поразились, как ножка прошла с одного края на противоположный через весь мозг. Мы провели операцию, и этот человек ушел из больницы своими ногами!

Как-то к нам привезли пациента, который упал в 40-метровую пропасть и выжил. Его привезли к нам полностью парализованного, переломанного, мы сделали КТ и я поразился — то, что с ним произошло, было нонсенсом. Это был очень жесткий перелом с вывихом. Мы провели операцию, он выписывался частично парализованным, но когда я встретил его на осмотре после выписки — он шел на своих ногах! С такой травмой люди не ходят, а он восстановился полностью. Спустя два года после происшествия вызывают меня в приемный покой, говорят: привезли человека после ДТП. Я прихожу и узнаю своего пациента в форме охранника. Он говорит: да, вы меня оперировали, это я, я работаю в охране и попал в ДТП. Я ему говорю: так вам нельзя за руль, у вас эпилепсия. Но и тогда все обошлось. Я надеюсь, сейчас он не водит, у него свой автосервис и единственное, что его беспокоит, — небольшие боли в спине. Думаю, это меньшая цена, которую можно было заплатить.

Работа нейрохирурга — командная. Мы работаем в очень большом коллективе, с нами рядом всегда невропатологи нейрохирургического отделения, мы активно сотрудничаем с реабилитологами. Когда между врачами и сестринским персоналом полная идиллия, это лучше сказывается на выздоровлении и динамике пациента.