Через 7 дней страна будет отмечать День Победы. Кто-то в эти дни будет вспоминать своих близких, участвовавших в самой жуткой войне в истории человечества. Кто-то пойдёт на парад. Найдутся и те, кто будет рассказывать о том, что граждане России могут «еще раз повторить» подвиг. Накануне праздника руководитель телекомпании «СТС-Прима» поделился на своей странице воспоминаниями о том, как отмечали этот день фронтовики и как следует его отмечать нам.
«Хорошо помню, как на 9 Мая к деду приходили односельчане-фронтовики. На дворе — середина 80-х, самый советский расцвет, все они крепкие, дееспособные, всё на своих плечах вытащившие 60–70-летние мужики. `
Меня, 12–15 летнего, каждый раз смущала атмосфера этих сборов. Никаких речей. Никогда — рассказов и воспоминаний. Никакого орденского иконостаса, разве что пара боевых наград.
Выпивали по 100 — раз, второй, третий, — а в промежутках сидели молча. Ни тостов, ни чоканий, ни поздравлений.
— А вы что такие? Праздник же. Ваш праздник.
— Праздник, конечно, праздник, — отвечает за всех гвардии сержант, разведчик Николай Павлович Лютиков.
Но даже мне, пацану, видно, что мыслями эта компания где-то совсем не здесь.
А в 95-м я оказался посреди боев за Грозный — ненадолго, на пару недель. Но мне хватило. Чтобы вспомнить те посиделки фронтовиков и понять, почему этот день — скорбь, опустошение и поминки, а вовсе не бравурные марши и ликование.
Совсем недавно меня прибило, когда узнал потери нашего союзника Великобритании за все годы той войны. 400 тысяч. И 27 миллионов жизней — потери СССР.
Какое уж тут ликование. Это к вопросу о военном и политическом гении Сталина и вообще, что такое люди для нашей страны.
В моем понимании страна войну еще не пережила. Почти все, кто через нее прошёл, уже умерли. А мы, по традиции или с умыслом, сами не даем войне завершиться. "Гром победы, раздавайся, можем повторить, это наша победа".
Во-первых, не наша. Это не мы отпиливали себе гангренозные отмороженные руки в лесах Ржева, не мы ползли под огнем подбирать за убитыми винтовки в Сталинграде, не мы держались на днепровских плацдармах под артиллерией, авиацией и танками, даже зажигалки на ленинградских крышах тушили не мы.
Во-вторых, не повторим, да и не дай нам Бог. Что вы там повторять собрались? Идите неделю окопы поройте в снег, без тепла, бани и нормального питания.
В-третьих, и это самое важное.
Самое правильное, что можно делать в день Победы, — приспускать государственные флаги и тихо рыдать. По тем, кто ушел и не вернулся.
Кто вернулся и угодил в лагеря. Кто день и ночь пахал не на фронтах. По стране, по самим себе.
Но нет. У нас парады, военно-карнавальные шоу, "Сарматы", "Воеводы", и обещания "ответить" — которые и выливаются в "можем повторить", пьяные тосты "За Победу" и идиотские надписи "На Берлин". Это не дань памяти. Это тупое нежелание знать, что случилось со страной и миллионами ее граждан. У всех наших вождей, с июня 41-го и по сей день, несменяемо ресурсный взгляд на граждан своей страны.
Говорят, у переживших Холокост евреев день окончания войны — это такой день скорби, со свечами и трауром. За годы Второй мировой у них было 6 миллионов трупов.
Красноярцы любят говорить об уважении к нашему земляку, фронтовику и писателю Виктору Петровичу Астафьеву. Есть предложение уважить реально. Берем и читаем ко дню Победы любую астафьевскую книгу о войне. Можно начать сразу с "Плацдарма". Или берем "В окопах Сталинграда" фронтовика Некрасова — уверен, этот выбор Астафьев тоже бы одобрил.
Чтоб хоть немного прочувствовать, сколько она стоила, Победа».
Такими же тихими воспоминаниями о пережитом запомнились фронтовики красноярскому историку Борису Андюсеву и руководителю общества «Мемориал»* Алексею Бабию.
Борис Андюсев, преподаватель КГПУ:
«Выходным днем 9 мая стало в 1965 году. В 1947–1948-м его отмечали как выходной, а потом отменили ввиду необходимости восстанавливать экономику. Впервые митинги прошли примерно в таком формате, как сейчас, в 1965 году — на 20-летие дня Победы. Награды тогда никто не носил. У нас в школе был ветеран Алексей Егорович — вел физкультуру. Когда он самый первый осмелился надеть свои награды, некоторые мужики ворчали: "Ну вот, нарядился. У всех медали есть. Что, надо теперь ворошить и надевать?". А выступление ветеранов на торжествах начались уже после 1970-го года.
Думаю, их тогдашнее отношение было связано с тем, что первые 15–20 лет они сами не понимали, что же произошло. Сначала [после войны] многие ветераны жили ощущением, что жизнь и светлое будущее впереди, но чем дальше, тем больше они вдруг начинали понимать: главное-то в жизни было не впереди, а именно в прошлом — на фронте».
Алексей Бабий, руководитель общества «Мемориал» в Красноярске:
«В 1965 году было очень удивительно, когда те мужики, которых мы знали, вдруг появились в орденах. Раньше было ощущение, что война была где-то совсем далеко, в кино и так далее, а тут оказалось — война оказалась гораздо ближе. В студенчестве, в начале 1970-х годов, мы с ними частенько выпивали, они рассказывали, какая была война на самом деле: романтические бредни из фильмов у меня повылетали. Говорили, ничем не хвастаясь, не приукрашивая.
Ветеранов надо было опрашивать. У нас [в обществе "Мемориал"] был конкурс, где ребятишки опрашивали ветеранов, писали сочинения. Классический пример: идет награждение, и работа вся такая "трам-парам-парам, победный путь, парам-парам". И я спрашиваю: "Ребята, а что ж вы не спросили, где он шинель сушил, пока по низинам полз. Костер разводил? Так мина сразу прилетит". Шинели же на себе сушили! И когда ветеран вставал и рассказывал это, все сразу: "А что ж вы не рассказывали?". А ветеран: "Так вы не спрашивали. Спрашивали про победный путь до Берлина, я и рассказывал". Они, ветераны, привыкли к такому формату, но если бы хоть кто-то поинтересовался, чтó такое война, — они бы рассказали. Это и есть самое главное».
* Включен в реестр иноагентов