«У моих друзей выбили признания»: обвиняемый в терроризме канский школьник произнес последнее слово в суде

Сегодня в Канском городском суде свое последнее слово взял Никита Уваров — 16-летний подросток, обвиняемый вместе с двумя ровесниками в подготовке к теракту. На момент задержания всем троим было по 14 лет. Они делали коктейли Молотова и кидали их в пустом заброшенном здании. А однажды ночью они пришли к зданию ФСБ и наклеили на него политические листовки.

Силовики вычислили их по записям с камер и задержали. В телефонах нашли видео с коктейлями Молотова в заброшке. По версии следствия, школьники проходили обучение с целью совершения теракта. Никита Уваров провел в СИЗО почти год.

До конца этой недели планируется вынести приговор. Последнее слово Уварова опубликовано в «Новой газете». Приводим его ниже без сокращений.

— Канск — очень маленький город, но в нем очень много проблем. Плохая экология из-за горящего леса, много мусора и грязи. Проблемы с бездомными животными, с огромной бедностью и разрухой, которая проявляется в городских пейзажах, в домах, дорогах и людях. Много людей, даже мои знакомые, живут в разваливающихся домах, которых государство оставило на произвол судьбы, которым на протяжении многих лет что-то обещают чиновники и депутаты. С медициной тоже очень много проблем, мало лекарств, оборудования и специалистов. Большой уровень криминала. Я в этом всём рос.

В классе пятом я очень увлекся учебой в школе и стал очень прилежно учиться, преуспевал по всем предметам, лучше всех писал работы по истории. В какой-то момент, в классе шестом, я разочаровался в этой системе образования. По каким-то вопросам я мог даже возражать учителям, что тоже повлияло на то, что я разочаровался в школьной системе образования.

То есть я стал возражать взрослым и уже тогда пытался отстаивать свое мнение.

В школе оценки у меня стали хуже, но мне нравилось учиться, узнавать что-то новое, и особенный интерес к истории у меня сохранился. Хотя в школу я продолжал ходить и мне ходить в нее более-менее нравилось, пока в классе восьмом у меня сильно не ухудшились отношения с администрацией, учителями и некоторыми учащимися. У классного руководителя была ко мне личная неприязнь, поэтому она вставала на сторону учащихся, с которыми у меня были конфликты. Даже когда я поступил в политехнический колледж, ко мне социальный педагог стала относиться предвзято, говорила, что у нее из-за меня проблемы.

Стремление узнавать что-то новое у меня было, мне нравилось узнавать что-то про физику, химию, про биологию, про разных знаменитых ученых, я также смотрел научно-познавательные программы. Из точных и технических наук я стал больше переходить на гуманитарные. Я предпочитал самообразование и искал информацию в интернете. Просматривал разные каналы с интересным подходом к изучению наук. Из более известных — это «Галилео».

Я уже много раз говорил, как мы с ребятами познакомились. С Д. я был знаком еще с детского сада, но дружить стали с начала 8-го класса. С Б. познакомился в феврале 2020 года на мероприятии. Мне нравилось с ними общаться, так как у нас было много схожих интересов и они меня понимали.

Мне было больно от того, что у меня в стране репрессируют людей, гражданских активистов, которые желают стране добра, которые выступают за ее благополучие. Об этом я узнавал из неофициальных СМИ, я в это верил. Теперь же, к сожалению, я на своем опыте испытал деспотизм недобросовестных сотрудников системы. Очень многие люди, столкнувшиеся с подобными случаями, а также те, кто просто устал так жить и хочет другого будущего для своих детей, стали поддерживать меня в СИЗО, а также мою маму, за что я им очень благодарен, ведь солидарность и поддержка очень важны людям, которых преследуют за политические взгляды в свободной стране.

Три дня после фактического задержания были очень трудными. У меня сбился сон, я очень устал. Мне угрожали, применяли физическую силу. Но я пытался им всё объяснить, что видно по моему объяснению. Я отвечал им на вопросы по переписке и объяснял им видеоролики. Мне туда, кстати, в объяснение приписали фразы.

Я на своем опыте убедился, как могут себя вести сотрудники спецслужб, следователи.

Я представляю, каково было Д. с Б. в то время.

Давление на меня продолжилось и после — в СИЗО. В СИЗО у меня сильно ухудшилось зрение. Появились проблемы с памятью, с весом, я стал быстро уставать. В целом мое физическое и психическое, моральное здоровье пострадало. Я стал больше нервничать и стал менее общительным. Мне было тяжело. Я понял, что тюрьма не исправляет людей, не уберегает их от рецидива. Она может просто окончательно испортить человека.

Наша переписка и в «ВКонтакте», и в «Телеграме» была очень объемной, и мы обсуждали за всё время там очень много тем. И игры, и пиротехнику, и политику, и школу. Часто там проскальзывали разного рода шутки.

Помимо нас троих темы для разговора задавали все, кто участвовал в переписке в беседе: Л., который скидывал инструкции по изготовлению светошумовых гранат, что видно по скриншотам, слитым в Сеть; В., который выражался радикальней всех и писал призывы к партизанству; И., который призывал к насилию. Но за разговоры судят нас. Кстати, данные переписки не были, по сути, законспирированными, хотя опасения участники беседы высказывали насчет конфиденциальности во «ВКонтакте», но мы из него не уходили и продолжали в нем общаться, не думая, что наши фразы так воспримут впоследствии. Четких последовательных планов к терактам мы не выражали в данных переписках. По работе с пиротехникой и взрывотехникой я тоже не разбирался в законности и в последствиях. Общаясь в личной переписке с П., я не знал, что когда-нибудь ее увидит еще кто-нибудь другой. Я просто выражал свои мысли и переживания, про оружие он меня спрашивал и рассказывал, я ему помогал искать информацию. Я вообще выступаю за облегчение оборота оружия в целях самозащиты, это мое личное мнение. Рассказывал я ему о взрывах и пиротехнике как о своем хобби, я делился с ним своими интересами, он тоже мне рассказывал о своей жизни. Я не помню, чтобы я хоть раз сообщал ему, что готовлю теракт в ФСБ или МВД. Я так бы и не сделал, эти здания находятся в местах, где могут пострадать люди.

Той переписки, о которой рассказал в суде главный свидетель П., никогда не было. Он ее выдумал, чтобы получить свой условный срок. У него просто не было выбора. На суде он сам сказал, что ничего не удалял из переписки. Но переписки не сохранилось.

Я никогда не писал П., что планирую и готовлю кого-либо взорвать, потому что ничего не планировал и никого не готовил.

А в той переписке, которая исследовалась, мы просто размышляли на тему: плохие люди там или все-таки хорошие и их можно как-то агитировать, доносить информацию, что они могут ошибаться, что анархисты плохие. Так я думал и поэтому предложил Д. поклеить листовки об анархистах именно на здание ФСБ.

И я не думал, что из-за этого могут быть такие последствия. Я и сейчас не думаю, что там все плохие, хотя те, кто работал по моему делу, делали свою работу недобросовестно. Не разбираясь, облегчив себе работу, просто выбили у моих друзей явки под давлением. А когда они поняли, что я не признаюсь в том, что они хотят, появились все плохие характеристики, оговоры друзей, чтоб сломать меня морально, чтоб для стражи был мотив, что я плохой и должен сидеть.

Кто дает мне характеристику по месту жительства, я долго не мог понять, ведь никто из соседей на меня никогда не жаловался, и я сам никогда не делал ничего противозаконного. Оказывается, это школьный инспектор ПДН. Но я никогда раньше его не видел ни в школе, ни у себя дома.

После моего задержания давили на маму, что у нее денег не хватит на платного адвоката. Они надеялись, что я не выдержу, постоянно приходили ко мне в СИЗО, говорили, что хотят мне помочь. Сразу же, пока у мамы не получалось прийти ко мне после ареста и передать что-либо, принесли мне канцелярские принадлежности, намекая мне на то, что она плохая и не ходит ко мне. Один из них даже предлагал, чтоб мы писали друг другу письма, а он относил.

А еще специально не давали разрешения на звонки и свидание с мамой, наши многочисленные заявления оставались без ответа. Мне повезло, что апелляционный суд освободил меня из-под стражи.

По поводу свидетеля Л. хочу сказать, что ему просто повезло, что у него бабушка — Надежда Качан (о чём я узнал из материалов дела), бывший мэр Канска.

Если мне дадут реальный срок, я буду отбывать его с чистой совестью и достоинством.

Я буду спокоен, потому что никогда не учил своих друзей плохому, я не был их лидером, мы были на равных и просто дружили. Я никого не оговорил. Мне не стыдно перед людьми, близкими и чужими, которые знают о нашей истории. Пусть кто-то верит не мне, а правоохранительным органам, мне нечего стыдиться. Я никого не собирался взрывать.

Мне очень важно, что меня и мою маму поддерживали чужие люди. Я даже не знал и не думал о том, что поклеенные листовки приведут к таким невероятным последствиям. Что из этого получилось, мы все знаем.

В последний раз на этом суде я хотел бы сказать: я не террорист, я не виновен в 205.3 УК РФ.

И я просто хотел бы доучиться, получить образование и уехать куда-нибудь далеко отсюда, чтобы никого здесь из спецслужб не нервировать и самому не нервничать, и стать каким-нибудь фрилансером или еще кем-нибудь по специальности. Прошу суд дать мне это сделать.

Прокурор запросил для Никиты 9 лет лишения свободы, для его друзей — по шесть с половиной лет.