«Борьбой за власть мы никогда не занимались»: директор «Интерры»* о резонансных проектах, хейтерах и жизни под статусом иноагента

Минюст России 8 апреля включил красноярскую общественную организацию «Интерра» в список НКО, выполняющих функции иностранного агента. В соцсетях, да и к новости на нашем сайте есть как комментарии со словами поддержки, так и мнения вроде «давно надо было». Мы встретились с директором «Интерры» Еленой Бобровской и поговорили о самых значимых международных проектах, экономике НКО и жизни в новых условиях — со статусом иностранного агента.

— Елена, с чего началась «Интерра»?

— Я закончила наш педагогический вуз, и у меня там был опыт участия в международных обменах. Тогда эта тема только появлялась, надо было за визой ехать в Новосибирск, стоять огромную очередь. Да и Красноярск был до какого-то времени закрытым городом, где иностранцев вообще не было. Меня эта тема захватила, и уже после окончания института хотелось начать что-то делать подобное, но в своем ключе.

Мы постучались в одну дверь, в другую (речь идет о том же педагогическом институте. — Прим. ред.), результата не было. И мы тогда создали свою общественную организацию, чтобы иметь право приглашать организации. В 2004 году мы зарегистрировали юрлицо, а в 2005 году мы пригласили сюда первую молодежную группу из Германии. В среднем такой обмен длится от 7 до 14 дней, иногда до трех недель. Группы по 15 человек с каждой стороны. Внутри это может быть построено очень по-разному: жить в хостеле или в гостевой семье, в городе или на природе (поход). Есть какая-то совместная деятельность вокруг какой-то темы.

— Какие проекты можете отметить как самые масштабные?

— Был глобальный проект на три страны: Россия, Германия, Танзания, назывался «Глобальная кухня». Как производство и потребление продуктов питания в конкретном регионе влияет на изменение климата. Проект абсолютно просветительский.

В Танзании участники изучали вопрос расчистки площадей под поля — это насущный вопрос по расширению для сельского хозяйства. Правда, из-за этого снег на вершине Килиманджаро начинает таять. Или как простраивается взаимодействие относительно нехватки воды. Кто от этого страдает и что делают власти. Или почему в Северной Германии так много говорят про перевылов рыбы и как это влияет на них.

У нас, в России, мы смотрели, как используется тайга в хозяйственных целях. Задача такого обмена в том, чтобы люди посмотрели, подумали, пообщались. Понятно, что глобальные проблемы не решаются за счет только одной страны.

— Много лет шел проект «Ветер и волны». Проект проходил на Балтийском море, ребята зачисляются юнгами на корабль, по 12 человек с российской и немецкой сторон. В вахтовом режиме все выполняют какие-то обязанности на этом корабле. Команды смешанные, и получается такой тренинг с нагрузкой на командное взаимодействие, а с другим человеком договориться у тебя не всегда хватает языка, плюс там куча морских терминов. Плюс культурная программа. Человек в итоге меняет свое представление о мире и о том, как он взаимодействует с этим миром. С 2007 года у нас на сайте размещена информация и фото о 80 проектах. Но это далеко не все, а скорее самые крупные. Их число можно смело умножать на три.

— К вузу вы уже не имели отношения. Тогда какая «точка входа» была для участия в проектах и кто их финансирует?

— Мы независимая общественная организация, и каждый проект появляется по-разному. Могут партнеры предложить, можем мы предложить. Бывает, что из одного проекта потом появляется другой. В проектах принимают участие студенты, школьники, люди более старшего возраста.

Поиск финансирования под каждый проект — большая отдельная история. Я не могу сказать, что есть какой-то один вариант. Возьмем Россию — Германию, есть соглашение в области молодежной работы, подписанное еще в 2006 году. Его никто не отменял, к нему периодически возвращаются. По этому соглашению создавались структуры поддержки и в России, и в Германии.

При губернаторе Александре Хлопонине была целевая программа развития международного сотрудничества. Спустя 3 года ее свернули из-за дефицита бюджета и политических причин. Были, кстати, подобные программы даже на уровне города. Мы всегда сотрудничали и доказывали необходимость этого для города и региона. Была и грантовая поддержка. Многие проекты у нас связаны с частичным оргвзносом. Человек, например, оплачивает дорогу, остальное — принимающая сторона.

— Какой период вы можете назвать «расцветом» своей деятельности, когда было больше всего событий?

— 2018 и 2019 годы. В первом у нас было 84 образовательных события, 2500 участников. 13 международных проектов и 1140 прямых участников. Бюджетная поддержка, гранты сильно сократились после 2014 года. Хотя какая-то часть осталась. Например, в прошлом году «Росмолодежь» финансировала часть одного проекта. Для молодых людей такая мобильность и опыт — большое дело. Это меняет представление о мире, веру в свои силы и так далее. Несмотря на внешнеполитическую ситуацию, именно после 2014 года мы запустили большой совместный проект с Украиной. Он назывался «Привычка думать» — о критическом мышлении.

— Не все ваши проекты воспринимаются однозначно. Например, в 2019 году полицейские задержали феминистку из Шотландии Харриет Филлипс, которая выступала у вас на мероприятии в музее «Площадь Мира». Кто-то, видимо, пожаловался в МВД. Насколько часто вы сталкиваетесь с подобным сопротивлением?

— Мы несколько часов вместе с Харриет Филлипс провели в управлении по вопросам миграции, ей вменили нарушение законодательства. Она въехала в Россию по туристической визе. Ей выписали штраф, который мы оплатили на следующий день.

Это был единственный раз, когда мероприятие сорвали. Но схожие вещи происходят периодически. Есть организация «Родительское сопротивление». В 2016 году была выставка «Разные войны» о том, как Вторая мировая война представлена в учебниках разных стран. И в тот момент «Родительское сопротивление» пыталось нас «задолбить», якобы мы пытаемся трактовать историю в пользу других стран. Наоборот, мы показывали, как в разных странах прописана история и какие неудобные моменты каждая из стран пытается скрыть. Мы работали в этом проекте с учителями истории, которые попытки «сопротивления» быстро пресекали, аргументируя каждый ответ.

— Вы говорили, что уже несколько лет вам задавали вопрос об иноагентах — входит ли в их список «Интерра» или нет. Как думаете, почему этот статус присвоили именно сейчас?

— В 2012 году у нас поменялось законодательство (поправки к закону «О некоммерческих организациях». — Прим. ред.), и с того момента я регулярно отвечаю на этот вопрос. Муниципальным, госучреждениям не рекомендовано взаимодействие с НКО-иноагентами. Надо смотреть формулировки, но де-факто это запрет. Поэтому вопросы мы слышали.

Прошло много времени с 2012 года, закон «раскручивался», уточнялся. Чтобы тебя признали иностранным агентом, у тебя должно быть иностранное финансирование и политическая деятельность. В Конституции прописано, что политическая деятельность — это работа партий, работа на выборах и так далее. Организация, которая занимается профилактикой СПИДа или образованием, — по-хорошему это не политическая деятельность в смысле борьбы за власть. Мы этим не занимались никогда. Но если смотреть шире, то всё есть политика. Закрываю я дома воду или нет — это тоже политика по большому счету. И в какой-то момент любое взаимодействие с органами государственной власти, любая попытка повлиять на общественное мнение трактуется как политическая деятельность. Возникает вопрос — зачем работает общественная организация, если она не пытается какое-то общественное мнение формировать по своей повестке?

Почему это произошло именно сейчас — возможно, из-за моей позиции по спецоперации на Украине в соцсетях. Де-факто у нас деятельность свернулась сразу после 24 февраля. Всё то, что мы запланировали на этот год, в принципе не может случиться.

— Я заметила несколько негативных, даже оскорбительных комментариев на вашей странице. Предполагаю, что это вершина айсберга. Как вы реагируете на хейтеров?

— Я не посещаю телеграм-каналы, где реальная травля. Не смотрю и не расстраиваюсь. Это очень радикализованные каналы, уж на каких основаниях они держатся, я не берусь говорить. Если бы государство считало это радикализмом, оно бы давно это дело бы прикрыло, по статье «Об экстремизме» и так далее. Когда-то я удаляла такие сообщения со своей страницы, сейчас решила этого не делать. В диалоги с такими людьми я не вступаю, ведь эти люди не знакомы со мной лично. Все, кто меня знает, кто был как-то связан с «Интеррой», пишут только слова поддержки.

— Как вы планируете работать в статусе иноагента?

— Мы занимаемся изучением юридической стороны вопроса. Но это определенно удорожание, и в условиях отсутствия централизованного потока денег от кого-то, кто бы финансировал, это сложно. Во многом работа нашей организации построена на волонтерской деятельности. В ближайшие недели, я думаю, мы поймем, как организовать модель нашей работы. Что дальше? Пока разбираемся с деталями и размышляем.

На деле многие нам говорят, да и сами так считаем, что образовательно-просветительскую деятельность, которую мы ведем, бросать не нужно. Люди, которые раньше работали, — здесь и могут создавать программы, проводить интересные образовательные события. Выполнять это уже как услугу, а не на грантовые средства. Можно обращаться к нам и думать про совместности — у нас много идей и форматов.

— На чем зарабатывала «Интерра» всё это время и вы лично?

— У нас была «пэчворк-экономика», то есть финансирование из разных источников. Реализация проектов за счет российских и зарубежных грантов. Что-то за счет чисто коммерческих проектов. Мы, например, несколько лет организовывали подростковые лагеря, это полностью окупаемый проект. На тех же обменах планируется статья административных расходов.

Но я лично не жила за счет «Интерры», этих денег мне бы не хватило на жизнь 100%. Я как фрилансер много работаю. Если упрощенно, то я создаю образовательные программы. Это был мой основной доход в течение всего времени.

*Включена в список НКО-иноагентов Минюста РФ.