«С фронта комиссовали — весил всего 38 кг»: история прадеда журналиста NGS24.RU во «Фронтовом инстаграме»

Я — жуткий Плюшкин. У меня есть огромная коробка с фотоальбомами двух поколении нашей семьи. В ней можно найти, например, пустой флакон духов со стертой этикеткой — он до сих пор пахнет мамой. Еще у меня есть флешка с записями рассказов бабули. В редкие визиты к ней я втихую включаю диктофон и задаю наводящие вопросы. Здесь есть истории с тыла: как ее отца, некогда здорового высоченного мужчину, списали с фронта на 1,5 месяца из-за веса в 38 килограммов, как она с подружкой в полях по весне собирала брошенную картошку, как конь в колхозе издох под упряжкой с сеном, спускаясь с горы и изрядно перетрудившись.

Сегодня, в преддверии большой даты — 75-летия Победы (праздником это назвать не могу), я хочу поделиться с вами рассказами бабушки о временах Великой Отечественной войны. Думаю, у большинства наших читателей есть такие же истории, а вместе мы можем составить большой альбом воспоминаний о громких подвигах в боях и тихих в тылу. Если у вас остались фотографии родных с фронта, отправляйте на редакционную почту NGS24.RU news@ngs24.ru или в мессенджеры по номеру +7 999 315–05–05 с пометкой «Фронтовой инстаграм». Страна должна увидеть историю и людей, благодаря которым случилась Победа.

Военное время бабуля помнит отрывками: когда объявили войну, ей было 5 лет. Вместе мы высчитали, что мой прадед Егор Николаевич Лыткин ушел на фронт после сорока. Он родился в 1900 году в Иркутской области в деревеньке Лыткино, которой уже нет на картах. Слыл отличным охотником, поэтому был принят снайпером. Только вот место его пребывания не известно, забирали его в Сибирскую стрелковую дивизию. Где-то в середине войны прадеда сослали домой: к тому времени при росте выше 180 он весил 38 килограммов, а кожа имела желтушный оттенок. Прадед не любил вспоминать эти годы, но как-то признался семье, что кормили плохо — кругом был голод. С войны прадед вернулся живым, кто-то из родных говорит, что с ранением. Он дожил до 58 лет и умер в Иркутске.

В тылу «ковали Победу», как могли. Из мужчин в деревне остались только старики, прабабушка Анна работала в колхозе, как и все женщины, успевая воспитывать 4 детей. Старшие дети, которым было лет по 10–12, помогали на равных.

— Мама работала на ферме большой, молоко сепарировала, принимала у людей. Аня (старшая сестра. — Прим.ред.) работала приемщиком. В колхозе была большая пасека, много меда качали. Я часто бегала к ней на склад, там фляги с медом стояли, подойду — пальцем макну. Она меня все гоняла: «Опять мед пришла облизывать! — с каким-то юношеским азартом и смехом вспоминает бабушка. — Это еще в школе, наверно, я не училась. Старший брат Тима пахал на лошади, плугом поля боронил. Младший Толик был совсем маленьким еще.

Выживать, как и всем тогда, помогало подсобное хозяйство:

— Как питались? Если бы не корова, мы бы с голоду умерли. Знаешь, даже своя картошка плохо росла. Чем объяснить — не знаю. Мы с подружкой Сашей Пехтеревой ходили на колхозные поля, когда снег весной таял, собирали старую картошку. Может, она гнилая была, не знаю. Собирали грязную, в Тойсуке (местная река. — Прим. ред) мыли, и у нас в ограде жарили на печке. Как сейчас помню, делили по 8 картошин, а мне попало девять. И вот из-за этой картошки разодрались (смеется). В общем, голод был страшный, как везде. Хлеба не было. Колоски собирать не давали — гоняли с полей.

На корову полагался в военное время налог: надо было сдать 11 килограммов масла. И какого ты думаешь? Топленого. Куриц держали — яйца сдавали. Мясо тоже нужно было. Мы с тетей Агой, Сашиной мамой, напополам большую скотину отдавали, не помню, сколько килограмм уже.

Мама кормила нас овощами, творогом, который делали с отсепарированного молока. Летом ходили за черемшой, щавель собирали, в суп крапиву и лебеду клали. Короче, витаминизировались. Может, поэтому я долго живу? (смеется)

Хорошо помню, как в отпуск папу комиссовали, он такой истощенный был. Долго был дома — месяц-полтора. Он же охотник, у него и документы, и разрешения. Как-то убил сохатого. Половину сдал, половину себе оставил. Мы, конечно, поели. Помню, мама все мясо в русской печке тушила. В памяти осталось, как провожали его обратно на фронт: ехали на лошади, он меня держал на руках.

Впрочем, работали на износ не только люди, но и животные. Бабушка постоянно вспоминает про коня, что работал в колхозе:

— Лошади в колхозе были монголы — маленькие такие. Потом привезли и разделили по колхозам (видимо, пленных. — Прим. ред.) больших чалых. Как сейчас помню этого жеребца. На нем и пахали, и зимой сено возили. Забыла, как звали его. На нем тетя Ага поехала зимой в снег за зародом сена. Это где-то километров 15–16 от деревни до покоса. Там гора такая была, она наложила сена, поехала, сидит на возу, а он тащит сани. Упал у горы и сдох — загоняли его, от работы помер.

Как объявили Победу, бабушка в силу возраста не помнит. Но говорит, что Победу ждали и мечтали о ней.