В мае 2018 года жизнь молодого кондитера Ольги разделилась на «до» и «после» — на позднем сроке она потеряла своего ребенка, которого носила под сердцем. Все случилось слишком внезапно: плохие анализы, госпитализация, операция, а дальше — длинный процесс привыкания к тому, что жизнь уже никогда не будет прежней.
Рассказывать о случившемся девушке по-прежнему непросто. Да и в целом тему перинатальной потери общество воспринимает в штыки, делая вид, что ее не существует. Но, как бы ни было сложно, приходит пора об этом поговорить. Мы решили поговорить с вами об этом сегодня. И попросили Ольгу рассказать ее историю.
Ольга Кузнецова, 30 лет:
— Я забеременела перед Новым 2018 годом, и так получилось, что к врачу попала не сразу. Новый год встречала в приподнятом настроении, была рада, что стану мамой, что у нас появится лялька. На длинных праздниках мы съездили к родственникам на поезде, а по приезде меня положили на сохранение в стационар. Но потом все шло хорошо, со стороны врачей претензий не было, я делала все, что они говорили: ходила к кардиологу, эндокринологу, принимала препараты и проходила все обследования. Врачи меня хвалили за то, что я набираю относительно небольшой вес при беременности, в общем, я не подозревала, что что-то может пойти не так.
На очередном приеме, уже на довольно позднем сроке, я сдаю очередные анализы, и в тот же день звонят из больницы и говорят: сдайте еще раз. Я сдала, меня направили к урологу. После результатов анализов мне позвонили из больницы и сказали, что нужно срочно ложиться в стационар. Взяли кровь, и выяснилось, что у меня серьезно воспалены почки и печень, хотя я никогда не болела ничем, что могло на это повлиять. Обнаружили сильно повышенный белок: представляете, если при белке 1,5 кладут в больницу, а у меня сначала был 5, а пока я доехала до больницы, пока взяли повторные анализы, выяснилось, что он уже 10!
Когда мне сделали УЗИ, выяснилось, что малышка очень маленькая — на 27-й неделе беременности она весит всего 370 грамм, а должна весить больше килограмма. Тут я уже поняла, что ничего не будет, хотя упрашивала врачей попробовать что-то сделать, но смысла в этом уже не было. Мне была показана операция.
Операцию проводили в перинатальном центре, мне выделили отдельную палату, чтобы я не лежала вместе с девушками, которым приносят их детей, и за это я очень благодарна. 28 мая в 6 вечера меня прооперировали. В больнице мне очень повезло с врачами. Я на тот момент еще не знала, кто у нас будет, мальчик или девочка. Перед операцией мне поставили укол в позвоночник, эпидуральную анестезию, я была в сознании. В операционной была тишина, хирург лишь изредка тихонько переговаривался с ассистенткой и медсестрами. Когда операция была почти закончена, я попросила врачей, чтобы они хотя бы сказали, кто это. Это была девочка.
А дальше ассистентка хирурга спросила у меня, хочу ли я, чтобы мне показали мою дочку. Я впала в ступор, не зная, нужно ли мне это.
Тогда врач сказал: «Покажи, потом ей это будет нужно».
Мне показали малышку, а она была крошечная, как куколка. Весила всего 370 грамм, но уже было видно, что носик у нее как у мужа. Я представила ее уже взрослую, похожую на него. Но понимала, что это то, чего уже не будет.
После операции ко мне пришла врач детского отделения, пыталась успокоить, сказала: бывает. Потом ко мне пришла психолог, которая очень меня поддержала. Она честно спросила: ты хочешь, чтобы я с тобой говорила? Это очень важно, поскольку у нас в обществе не очень умеют поддерживать людей. Была неприятная ситуация с моей мамой, которая позвонила мне с племянницей, и они пели песни по телефону. Они поют песни для моего ребенка, а она уже в морге. Тогда я отстранилась от нее и доходчиво объяснила, что так делать не надо.
Временами в больнице мне было очень тяжело. Да, я не лежала в палате вместе с роженицами — позже меня перевели к другой девушке, у которой ребенок лежал в реанимации. Но я сталкивалась с ними в коридоре, а однажды была ситуация, которая полностью выбила меня из колеи. Я пришла, чтобы померить давление, а другие девушки рядом стояли в очередь на укол, и одна из девушек попросила меня присмотреть за ее ребенком. Я ответила ей отказом.
— Вам что, сложно, я буквально на минутку, — сказала она.
— Я не буду присматривать за вашим ребенком, — говорю ей я. — Я своего хороню, а за вашим буду смотреть? Вы в своем уме? Вы не видите что ли?
А у всех, кто родил, на руках были бирки. У всех, кроме меня. После этого уже в палате меня так колотило, мне пришлось сделать укол, чтобы успокоить.
Был еще один случай, когда я не смогла дозвониться мужу.
Меня накрыло панической атакой и ощущением никчемности, что я не могу никого защитить — ни себя саму, ни тех, кто рядом.
Похоронами малышки занимался муж, пока я лежала в больнице. Он отвез ее к себе в деревню, на родину, и похоронил рядом с прабабушкой и прадедушкой. Мне так было легче и комфортнее, там она всегда под присмотром. Думаю, мне было бы тяжело, если бы она была здесь. Муж забрал меня из больницы после похорон. Было ровно 9 дней. Позже мы придумали ей имя — Катя. Котенок.
После выписки я пришла в женскую консультацию, где очень равнодушно отнеслись к тому, что у меня произошло. Вяло пытались обвинить в том, что это я не заметила, но в основном разбирались между собой — это ведь ненормально, что беременность прервалась на таком позднем сроке. Выяснять, кто виноват, мне не хотелось — не было моральных сил на это, да и ребенка уже не вернуть.
Я поняла, что самое главное — не скрывать свои чувства. Если хочешь плакать — плачь. Я знаю, что такое потеря, я потеряла отца в 17 лет, поэтому мне известно, что эта боль не уходит никогда. Я плакала ночами, меня очень поддерживал муж, первые два месяца мы спали с ним крепко в обнимку, так мне было легче. И это была лучшая поддержка, которую он мог мне дать. В целом надо сказать, что муж меня очень поддерживал.
Было тяжело еще и потому, что я забеременела примерно в одно время со свояченницей. Когда она родила, меня накрыло волной переживаний. Меня поддерживала моя подруга, которая еще задолго до меня потеряла своего ребенка — понимала она меня как никто, и когда со мной все это случилось, она была беременна вторым ребенком, но все равно очень поддерживала, хотя я просила ее сильно не переживать, чтобы у нее все проходило хорошо. Я помню: в тот день, когда меня положили в больницу, я позвонила ей и мы с ней рыдали друг другу в трубку не меньше 15 минут.
Переживание нарастало и нарастало, я думала, что начала восстанавливаться, но легче не становилось. Было такое чувство, будто ты в пятницу очень сильно устал после рабочей недели. И было страшно, что все эти чувства никогда не уйдут, что не будет лучше. Я думала, что справлюсь сама.
Почти сразу после потери дочки узнала про фонд «Свет в руках», но решила начать с того, чтобы изучать сайт, посмотреть вебинар. Часовой вебинар от психолога я смотрела три недели: останавливала видео и плакала. Впервые записалась в группу поддержки фонда только через полгода. Там были другие девушки, которые тоже потеряли ребенка. Я смогла рассказать свою историю, плакала, но мне, на удивление, становилось легче. И я, поняла, как же это важно делить эти эмоции. Как важно пережить их вместе, помочь тому, кто тоже оказался в этой непростой ситуации. В группе поддержки мне помогли понять, как разговаривать с партнером и со своим окружением, дать понять, что они могут сказать что-то лишнее.
Новый год я встречала с чувством, что все будет лучше.
Вторым тяжелым моментом была годовщина, 28 мая. Операция у меня выпала как раз на те дни, когда все вокруг начинало цвести, распускались листочки, вокруг гуляли мамочки — беременные или с детками, а я гуляла, потому что так сказал врач, чтобы не было спаек. И вот ты идешь, весь мир вокруг радуется, а тебе настолько плохо, что ничего не хочется. И спустя год это чувство начало возвращаться, мне опять становилось хуже, поэтому я пришла в группу поддержки во второй раз. И в этот раз почувствовала облегчение еще и потому, что уже я могла поддерживать других участниц.
Я сначала хотела забеременеть сразу: думала, так будет легче, что это будет продолжение той беременности, как будто это мне поможет доносить и родить этого же ребенка.
Но нет, к этому нужно подготовиться. И осознать, что страшно будет, но с этим можно справляться.
Мне не нравится, что в таких ситуациях ты сталкиваешься с обесцениванием своей проблемы. Люди относятся к этому так: ну потеряли и потеряла. Но это что — смахнуть грязь с ботинка? Нет. Нужно пережить свою боль, принять ее, по большому счету нужно научиться жить заново.
Фонд «Свет в руках» — это первый в России фонд, который занимается вопросами профилактики младенческой смертности, является частью международного сообщества и помогает родителям пережить утрату ребенка во время беременности, родов или вскоре после них, а также проводит обучение медработников по взаимодействию с пациентами в ситуации перинатальной потери.
В Красноярске поддержкой в рамках фонда «Свет в руках» занимаются три психолога — один проводит индивидуальные консультации, еще двое — групповые.
Как рассказывает экзистенциальный психолог Наталья Горлова, группы поддержки в Красноярске работают с декабря 2017 года.
Но основная деятельность, конечно, направлена на работу с родителями. Группу поддержки посещают обычно 6–8 человек, но больше и не нужно, уверяют психологи. Специалисты подчеркивают, что группа поддержки подходит не всем, поэтому очень важно, чтобы оказавшиеся в сложной ситуации действительно поняли, что им это нужно. Кроме этого, с психологами фонда можно консультироваться онлайн, индивидуально и даже по переписке. Все это, разумеется, бесплатно.
В фонде «Свет в руках» помогают не только родителям, которые потеряли ребенка, но и бабушкам, и даже просто друзьям и коллегам, чтобы они могли правильно общаться и находить нужные слова для тех, кто попал в настолько тяжелую жизненную ситуацию.
Наша героиня Ольга в скором времени сама проведет мастер-класс для девушек, пришедших в группу поддержки за помощью. Как профессиональный кондитер она научит их печь имбирные пряники. Такая форма поддержки дает силы всем участникам. Просто некоторым людям важно знать, что они не остались наедине вместе со своим горем.