Феодорино счастье. Почему уход худрука красноярского ТЮЗа — это грустный повод... для оптимизма

Сложно сказать, насколько хорошо депутат Законодательного собрания Красноярского края Елена Евгеньевна Пензина разбирается в искусстве. Может быть, очень хорошо. Может, и не очень. Не суть важно — в конце концов, она же не министр культуры, для нее такой скилл необязателен. Для нас, избирателей, гораздо важнее, что Елена Евгеньевна исключительно хорошо разбирается в государственной политике, чувствует себя в ней, как рыба в воде, понимает тренды и следует им. И ее деятельное участие в судьбе художественного руководителя красноярского ТЮЗа Романа Феодори — яркое тому подтверждение.

Государство испокон веку участвует в жизни людей искусства. И чем человек талантливей, тем активнее участвует. Если творец, по мнению государства, «правильный» — дает денег. А если нет — устраивает проблемы. Но, рассматривая последствия этого участия в историческом контексте, понимаешь, что оное, хотя и доставляет определенные неудобства в моменте, как правило, идет людям искусства, а следом и всему обществу, только на пользу.

Так, всего-то лет 200 назад государство в лице государя-императора Александра I отправило Александра Сергеевича Пушкина в южную ссылку. За многочисленные твиты эпиграммы на чиновников. Царь так и сказал — мол, «наводнил Россию возмутительными стихами». К счастью, до полной «отмены» Александра Сергеевича тогда дело не дошло — преемник императора Александра был к Пушкину весьма благосклонен. Но царское недовольство только привлекло внимание к творчеству поэта, и сегодня имя Александра Сергеевича увековечено примерно везде — например, в названии красноярского драмтеатра.

Увековечен на карте Красноярска и Фёдор Михайлович Достоевский — его имя носит улица на левом берегу Качи. Хотя каких-то лет 170 назад государство вывело будущего автора «Преступления и наказания», «Идиота» и «Бесов» на расстрел — за репост то, что распространял копии письма Белинского Гоголю и выступал против государственной цензуры. Впрочем, в последний момент государство смилостивилось и заменило расстрел на каторгу. Можно сказать, Фёдору Михайловичу повезло, и вывод на расстрел стал драматичным эпизодом его биографии, создающим вокруг писателя абсолютно оправданный ореол отважного борца с государственным мракобесием.

Гораздо меньше повезло одному из самых ярких поэтов Серебряного века — Николаю Степановичу Гумилёву. Каких-то лет 100 назад государство его таки расстреляло. За то, что не стукач донес куда следует о заговоре, о котором якобы знал. Правда, в Красноярске имя Гумилёва не увековечено, но в других городах полно улиц и переулков, названных в его честь. А стихи Николая Степановича учат дети в школе — моя дочка, например, декламировала на школьном конкурсе про того самого изысканного жирафа на озере Чад.

Вскоре после Гумилёва не повезло еще очень и очень многим людям искусства — Осипу Мандельштаму, Исааку Бабелю, Всеволоду Мейерхольду, Борису Пильняку… Все они с точки зрения тогдашнего государства сделали нечто такое, из-за чего никак нельзя было оставлять их в живых. А уж позволять творить — и подавно. Их убили, но их творчество убить не смогли — не существует в природе такой убивалки.

Потом времена сменились на более травоядные. И каких-то лет 60 назад государство не убило и даже не посадило в тюрьму Иосифа Александровича Бродского, а всего лишь отправило в северную ссылку. За то, что он тунеядец рассчитывал зарабатывать на жизнь поэзией… А вы знаете, какие изумительные экскурсии проходят сегодня в музее-квартире «Полторы комнаты» в Питере! Я был там в позапрошлом году и вышел абсолютно потрясенным и просветленным. Всем рекомендую. Только записывайтесь заранее — там нехилая очередь поклонников Бродского, всё расписано на месяцы вперед.

А в прошлом году был на потрясающей выставке «Цой. Путь героя», работавшей в Манеже — в шаге от Кремля — и посвященной, как вы понимаете, одному из самых ярких представителей протестного искусства 80-х. Это был волшебный повод порефлексировать над метаморфозами отношений государства и его лучших людей. И лишний раз убедиться, что память об этих людях неубиваема, а память об их гонителях и убивать не надо — она благополучно умирает своей смертью.

Нет, конечно, было бы несправедливым говорить, что о государственных деятелях, участвовавших в решении судеб людей искусства, общество забывает. Ни в коем случае.

Вот, например, в центре Санкт-Петербурга стоит удивительный памятник Николаю I, который царствовал, когда Достоевского выводили на расстрел. Правда, глядя на него, самим императором мало кто восхищается — ведь запомнился он тем, что развел в стране реакцию, цензуру и муштру, а под занавес правления с треском проиграл Крымскую войну. Взирая на памятник ему, мы восхищаемся скульптором Петром Карловичем Клодтом, который так точно всё рассчитал, что императорская коняшка уже больше полутораста лет стоит на двух копытах и не падает. Так же крепко зафиксировалась и память о не самом лучшем правителе, пускай и привязавшись к таланту человека искусства.

Что ж, дай бог, чтобы через много лет о Елене Евгеньевне Пензиной, Аркадии Владимировиче Зинове, Михаиле Михайловиче Котюкове и многих других местных политиках в обществе (которое, я уверен, увидит еще много-много спектаклей Романа Феодори) тоже осталась какая-нибудь память.