«У меня есть друзья из ритуальных услуг, я с ними договорился»: блогер и экс-танцор Рустам Умаров — о раке кишечника и хейтерах в соцсетях

41-летний блогер из Красноярска Рустам Умаров довольно известен в городе в первую очередь своей благотворительной деятельностью — мы рассказывали про него еще в 2019 году, тогда он делился, что решил помогать людям после работы в детском доме. Собирал вещи у людей, а затем рассортировывал их и развозил нуждающимся. Сначала делал всё без огласки, а затем начал снимать всё в свои соцсети. У него есть жена и двое детей, таунхаус в Емельяново и инстаграм-аккаунт почти на 400 тысяч подписчиков. В прошлом он — профессиональный танцор, двукратный чемпион Европы по танцам, чемпион Европы по степ-аэробике.

Три месяца назад Рустам узнал о том, что у него онкология — рак кишечника 4-й стадии, и это несмотря на то что он всегда вел здоровый образ жизни, не курил и не пил, занимался спортом. Своей историей Рустам открыто делился на свою большую аудиторию, получая поддержку от одних и хейт от других. В интервью NGS24.RU Рустам честно рассказал о том, как он принял поставленный ему диагноз, о чем обычно никому не рассказывают онкобольные и как относится к хейтерам, которые особенно активизировались именно сейчас.

— Как вы узнали о том, что у вас онкология? Какие симптомы заставили вас обратиться в больницу?

— Первый звоночек — это проблемы со стулом. Если эти проблемы длятся 2–3 дня — это еще ладно, а если продолжается неделю — сразу бегите в больницу. Я же побежал в больницу только спустя 4 месяца, так как был очень занят: у меня рекламные контракты, тренировки, работа, я терпел боль и продолжал заниматься своими делами. Потом чувствую: у меня опухает живот. Пошел в поликлинику по месту жительства, там сказали, что у меня межреберная невралгия, и именно от нее начали лечить. Я даже анализы сдал, но там ничего подозрительного не заметили, назначили лекарства и диету.

Стало немного легче, но всё равно было плохо. Тогда моя жена уже говорит: «Ну их на хрен, поехали проверимся платно». Проходим УЗИ, ФГС, врачи говорят: «Берите все эти анализы, результаты обследований и бегите в краевую больницу».

Там меня сразу приняли со всеми этими документами. Оттуда — к гастроэнтерологу по месту жительства, которая дала направление на госпитализацию в краевую больницу. Там я пролежал три дня: сделали колоноскопию, взяли на анализ жидкость из живота, оказалось, у меня жидкость даже в легких. Спустя три дня врачи вызывают к себе. Я уже тогда понял, что что-то не так. Мне говорят: «Рустам Рустамович, у нас для вас не очень хорошие новости». Я говорю: «Я уже понял. У меня рак?» Врач говорит: «Да, мы обнаружили его внутри, но в воспаленном состоянии, большая опухоль». И направили меня в онкологический диспансер. Там мне сделали ПЭТ, КТ, дали прогноз, что жить мне осталось 3 месяца, в лучшем случае — полгода. Врач решил не ходить вокруг да около, говорит: «Решайте все вопросы дома, с документами, с семьей». И это как раз всё было три месяца назад.

— Как вы себя чувствовали?

— Просто ужасно. Я похудел на 21 кг, еле ходил. Никто из больных онкологией не расскажет вам, что у нас проблемы со сфинктером — сходить в туалет мы можем, только если есть свечи и мази. Мы не можем жить без обезболивающих, которые на деле являются сильными наркотиками. Это единственные препараты, которые я получаю бесплатно, остальное я покупаю за свои деньги, несмотря на то что у меня 1-я группа инвалидности.

Изначально меня вообще держали только на наркотиках, я был в паллиативном отделении. Но решил, что сдаваться не буду и буду бороться, докажу, что буду жить. Сейчас я уже прошел три курса химиотерапии, показатели улучшились. Даже в онкоцентре офигели, что мне всё-таки стало лучше. Правда, сейчас я вновь чувствую себя хуже, но очень надеюсь, что это временно и скоро пройдет. Хотя, если честно, мне немного страшно.

Еще один неприятный симптом онкологии — долгая икота. У меня был период, когда я икал два дня подряд и днем, и ночью. Мне рассказывали историю, как один мужчина икал три дня подряд, но не выдержал и покончил с собой. Это на самом деле просто ужасно. Но у меня, к счастью, икота ушла. Я просил об этом Бога — и она ушла.

— Расскажите как проходит химиотерапия? Это на самом деле так тяжело, как про нее везде говорят?

— Перед каждой химиотерапией берут анализы и смотрят показатели. Перед первой химиотерапией я был очень плох, я буквально умирал. Меня госпитализировали, из живота откачали за 2 дня 10 литров жидкости. Вшили порт, через который делают химиотерапию и параллельно вливали жидкость, чтобы я не терял воду. Мне стало лучше, я даже начал есть и мне начали делать первую химиотерапию.

Перед второй «химией» снова госпитализировали, мне снова было хуже, было очень больно и плохо. Я загибался от боли, моя жена мыла меня в ванной, потому что я сам ничего не мог делать. Несколько раз вызывали скорую, они везде возили меня, а у меня всё равно сохранялись адские боли, рвота. Я стремительно терял вес. Через неделю после госпитализации вновь восстановился, прошел второй курс химиотерапии — и тогда, кажется, поменял всё свое мышление и отношение к жизни. Решил ни за что не сдаваться, начал восстанавливаться, хорошо есть. И к третьей химиотерапии набрал 6 кг, пришел такой пирожочек и удивил врачей, которые меня принимали.

После каждого курса химиотерапии чувствуешь себя очень плохо, особенно первые 2–3 дня. После третьего курса я пошел показывать кухню своей маме, которую похоронил несколько лет назад — такие были галлюцинации. Горит печень, сводит губы, леденеют пальцы, тошнит постоянно. Но нужно потерпеть, и через пару дней становится легче.

И это еще цветочки. После 5–6 «химии» я знаю, что облысею.

— Как вы сами и ваша семья отреагировали на ваш диагноз?

— Сам я помню, как в первые свои поездки в онкоцентр рыдал от бессилия. Но жене своей до последнего не говорил: у нее от рака тяжело умирала мама, и мне не хотелось ее травмировать. Я ей говорил, что езжу в онкоцентр, потому что в краевой больнице якобы нет нужного оборудования. Мне кажется, она обо всём догадывалась, но виду не подавала. В итоге всё-таки пришлось сказать ей правду, для нее это было тяжелой новостью, но она моя самая большая поддержка и опора, моя главная причина бороться за жизнь.

Жене до сих пор стараюсь не показывать, когда мне очень плохо, терплю до последнего, но не всегда получается, и иногда без ее помощи обойтись просто невозможно.

Я проконсультировался с психологом, которая посоветовала обо всём рассказать и детям. Старшему сыну 9 лет, и он в отличие от младшего, конечно, всё понял. Но я поговорил с ними обоими, рассказал, что папа тяжело болеет и может умереть. Я считаю, что это важно, чтобы не было такого, мол, папа жив и всё хорошо, и вдруг он умирает. И сразу заметил, как изменилось отношение особенно старшего сына. Я ему сказал, что если вдруг, не дай бог, меня не станет, он должен стать для мамы главной поддержкой и опорой. Да и в целом он стал как будто больше помогать по дому, стал более внимательным. От обоих сыновей будто почувствовал больше любви к себе.

Дети почти всегда со мной. Младшего, Ратмира, я больше в садик не вожу, и он почти всегда со мной, а старший, Рустам, всегда со мной после школы. Они ведут себя далеко не идеально, но они рядом и создают движение жизни, что делает меня счастливым.

— В соцсетях вас пытались уличить в обмане и каких-то непонятных сборах, что вы можете об этом сказать?

— Хейта, конечно, хватает, и хейтеры меня особенно удивляют, они очень пристально следят за моей жизнью, забывая о своей, смотрят все мои сторис. Меня много обвиняли в том, что я мошенник, веду сборы, но у меня достаточно большая аудитория, и если бы я хотел, я бы начал эти сборы, давно бы уже собрал денег и лечился в Израиле, а я лечусь здесь, в Красноярске. Изначально я просто просил людей помолиться за меня.

Я участвовал в одном гиве (гив, гивевей (giveaway) — конкурс в «Инстаграме», где нужно выполнить ряд условий, чтобы получить приз. Чаще всего — подписаться на спонсоров от определенного блогера. — Прим. ред.), и хейтеры стали писать спонсорам этого гива. Организатор попросил меня выйти из гива, и мне пришлось это сделать, чтобы не создавать им неудобства.

Так вот, эта нездоровая помешанность на мне привела к тому, что они брали мои старые видео, где я объявлял сборы другим людям, и стали фабриковать видео, якобы я делаю это для себя. Я пытался оправдываться, но уже потом понял, что этого изначально не стоило делать, никому ничего не докажешь. И поэтому перестал обращать на них внимание.

— В сети был скандал, что вы собирали деньги на айфон и вас пытались в этом разоблачить, что это была за история?

— Мой старый телефон плохо работал, и я предложил подписчикам скинуться на новый телефон. Я честно сказал об этом, и они откликнулись. Это вообще не та часть истории, на которую стоит обращать внимание.

— Что бы вы посоветовали другим людям, которые сейчас борются с раком?

— Не сдаваться. Бороться, пробовать, искать способы вылечиться. Нужно не отчаиваться и радоваться жизни. И еще я рекомендую минимум обезболивающих наркотиков. Я знаю, есть те, которые отказываются от химиотерапии и подсаживаются на наркоту, не стоит так делать. Многие даже уже в ремиссии продолжают от этого зависеть.

— Вы боитесь смерти?

— Сейчас уже нет. Я боюсь того, что не успею что-то сделать. У меня есть друзья из ритуальных услуг, я с ними договорился, чтобы они всё сделали, если что, чтобы меня кремировали и чтобы всем этим не приходилось заниматься моей жене. Они, конечно, верят в меня и в то, что мне станет лучше, но пообещали, что сделают всё как надо. Но я прошу у бога еще 5–6 лет, чтобы всё успеть. У меня еще очень много дел. Надеюсь, у меня получится.