«Нас заставляют держать народ за дураков»: красноярские журналисты — о свободе слова, цензуре и будущем профессии

По статистике международной организации по защите прав СМИ «Репортеры без границ», в прошлом году в мире был установлен антирекорд. К концу 2022 года в тюрьмах за свою профессиональную деятельность находились 533 журналиста. Это на 13,4% больше, чем в 2021-м. Россия тем временем по индексу свободы прессы в 2022 году оказалась на 155-м месте — между Азербайджаном и Афганистаном. Корреспондент NGS24.RU побеседовал с красноярскими коллегами о том, какой должна быть журналистика и есть ли у этой профессии будущее в нашей стране.

Дмитрий Голованов родился и всю жизнь прожил в Красноярске. По специальности — учитель русского языка и литературы, однако отработал по ней меньше года. После армии он пошел трудиться в районную газету в Березовке. Потом в сосновоборскую газету завода автоприцепов. Далее: газета «Красноярские профсоюзы», «Красноярский рабочий», «Красноярский комсомолец», «Правда», «Известия по Красноярску», «Российская газета». Последнее место работы — собственное бюро журналистских расследований «ФАКТ». Итого — 40 лет работы журналистом.

С 2017 года Голованов является председателем Союза журналистов Красноярского края. Ему удалось застать не только зарождение российских СМИ, но и смерть советских. Вот что он думает о журналистике в России:

— Журналистика менялась постоянно, это живая профессия. Я пришел в эпоху гласности, в перестройку, застал журналистов старой, советской школы, которые работали при Сталине, Хрущеве и Брежневе. Тогда нас ориентировали на критику, на гласность, чтобы мы говорили о том, что у нас плохо, что не так. Иногда мы перегибали палку. Я работал в районной газете, и очень сложно было написать о человеке что-то такое, чтобы потом не пришлось отвечать. Ты его мог встретить на улице, в очереди, он мог прийти в редакцию. Жизнь меня приучила — если готов это человеку в лицо сказать, можешь смело писать, если нет, то надо свои слова взвешивать.

На заводе приходили рабочие в редакцию, свои статьи писали. Предлагали, как сделать завод лучше, что можно изменить. Журналистика тогда была живее и ближе к народу. Старая гвардия по-разному воспринимала перемены. В основном журналистам тогда работалось комфортно, газеты были государственные. Политика была такая: давайте всё разоблачать, давайте перестраиваться, давайте что-то менять. Такая гласность, как была тогда, вряд ли сейчас есть. Не было стоп-листов, партнеров, которых нельзя трогать, рекламодателей. Мы могли смело писать и рассказывать, что вокруг нас происходит.

Хотели идти дальше, стремились к независимости еще больше. Тогда появлялись «Прима», «Комок», ТВК. Если говорить о золотом веке, то это он. Пишущие журналисты были совсем не такие, как сейчас. На порядок выше была грамотность, на порядок выше была языковая культура. Работали люди, которые выросли на книгах, а не на мультиках и компьютерных играх. Журналистское образование — это одно. База, которая была заложена с детства, — это другое. Так писать, как писали мы и журналисты старшего поколения, наверное, уже не будут.

Наверное, сейчас все-таки с тревогой смотрю на то, что многих журналистов, которые работают в публичном пространстве (например, представители телеграм-каналов, которых я тоже считаю коллегами), берут, хватают, сажают и так далее. Наверное, сложно и в материальном плане работать, пытаются где-то заработать, источники непонятные. Журналистов обвиняют в шантаже, что нехорошо, но почему-то не обращают внимания на того, кого они шантажируют. Сейчас непросто работать журналистом-расследователем, работать очень сложно в стране. Профессия журналиста-расследователя дискредитирована силами, которые пытались ее политизировать, рассуждая о смене власти. Это неправильно, журналист должен рассказывать о других вещах, занимаясь расследованиями.

Табу сегодня есть, это безусловно. Я считаю, что и правильно. Даже не сравнить историю с Чечней или Афганом с тем, что происходит сегодня. Для меня табу — это СВО, действия нашего командования, почему отступили, правильно ли оставили населенный пункт. Такая вещь, как военная тайна, существовала во все времена. Наверное, будем обсуждать потом, когда всё закончится. Стоит все-таки говорить о том, что у нас происходит в тылу. Есть такие понятия, как измена, вредительство и коррупция. Я сегодня писал, как «Лукойл» продавал нефть Болгарии. А она перерабатывала и продавала Украине, которая стреляла по Донбассу. О таких вещах надо рассказывать и вскрывать их. Если ты россиянин и живешь в России, ты должен в любом случае поддерживать свое государство. Если не хочешь — езжай в другую страну и оттуда расследуй.

Журналистика никогда не потеряет актуальности. Это очень разноплановая профессия. Есть расследователи, новостники, репортеры, операторы, фотографы — это тоже журналисты, все встроены в инфополе и выполняют свои функции. Если раньше это был удел избранных, то сегодня все могут завести страницу в соцсетях и писать. Всё зависит от упорства и таланта, пожалуйста, становись журналистом. Что касается тех, кто работает в официально зарегистрированных СМИ, это совсем другая история. Журналист отвечает за свои слова, что его отличает от блогера. Он, как и врач, должен следовать принципу «не навреди». Профессиональный журналист должен понимать, что, если он наврал, опубликовал непроверенную информацию, он может понести ответственность. Это отличает журналиста от тех, кто просто пытается быть публичной личностью.

Есть гражданская журналистика, в том числе расследовательская, которая пытается изменить жизнь к лучшему. Есть те, кто пытается максимально беспристрастно освещать события. К сожалению, сегодня журналистика априори не может быть объективной. Посмотрим федеральные СМИ: сгорел торговый центр, погибла куча людей или пошел какой-то придурок, взял автомат, пришел в школу и перестрелял детей, об этом надо рассказывать, но когда отремонтировали больницу, открыли мост, это не интересно. В крайнем случае пусть денег нам заплатят — мы покажем. В итоге формируется картинка, что в провинции ничего хорошего не происходит, либо кого-то убивают, либо что-то горит. Это хайпово, это классно, давайте об этом расскажем, а о хорошем пусть сами расскажут.

Люди обожрались всего этого в 90-е. Если есть ложками сахар, вы не поймете вкуса лесных ягод. Сейчас достаточно востребованы журналисты старших поколений. Спрос на журналистов, которые умеют писать умело и доходчиво. Кто сказал, что открытие школы или фельдшерско-акушерского пункта не интересно людям? Просто мы приучили людей к чернухе. А сегодня хочется понимать, что страна живет и она работает.

Мнение о том, что сейчас вся сила в телеграм-каналах, — оно ошибочное. СМИ с традициями надо поддерживать, тот костяк, который передает мастерство следующим поколениям. К сожалению, преемственность была утеряна с появлением новых СМИ, но она необходима. Журналисты старых поколений остались на бумажных носителях, молодежь рванула в интернет. Поэтому они решили, что с них журналистика и началась, но это глубокое и трагическое заблуждение.

Наверное, в будущем журналист — это будет штучная профессия, как музыкант. Музыкантов, с одной стороны, много, а тех, кто собирает залы, не так много. Чтобы стать таким музыкантом, надо лет с пяти пойти в музыкальную школу, изучать музыкальную грамоту. Наверное, здесь будет так же, их будут в спецшколах учить, они будут читать книги, они будут учиться, читая книги, и выстраивать какие-то образы. Журналистов таких, которые были, их нужно готовить с детства.

Виталий Поляков родился в Саяногорске, Республика Хакасия. Он учился на историческом отделении филологического факультета, но не окончил. Начал работать в СМИ в красноярском информационном агентстве «Новый регион». Затем устроился на «7 канал», поработал на «Приме», затем был «5 канал», ОРТВ, «Афонтово». С 2018 года Виталий трудится на ТВК (признан иностранным агентом).

Летом журналисту исполнится 40 лет, 20 из которых он отдал телевидению. В профессию он пришел практически случайно и не сразу понял, что его работа важна для общества:

— Нужна была работа, пришел в университетскую службу занятости, и меня туда направили. Если откровенно говорить, я первые 10 лет на автопилоте был, не понимал, что такое журналистика и для чего она нужна. Просто приходил на работу и уходил. На втором десятке лет ко мне начало приходить, что это важная профессия, важное дело, служба обществу, долг перед ним, что это большая ответственность.

Журналистика и СМИ — это институт, важнейший для общества, важнее, чем другие государственные институты. Раньше тоже была цензура, но корпоративная. Я работал на «Приме», там были хозяева — РУСАЛ, о нем ничего нельзя было говорить. Работал на 7-ке, там «Норникель» владелец. Когда я работал на «Афонтово», ограничений практически не было. Власти вмешивались только «позвоночным» методом. Из администрации губернатора звонили редакторам, такое «телефонное право», но в целом не было тем запретных. Критиковали по делу и федеральные власти, и краевые, и местные. Однако власти могли снять материал, могли повлиять на редакционную политику.

Как-то я узнал, что у красноярского высокопоставленного чиновника есть заимка, база отдыха, которой он пользуется, не отражая в декларации. Также я подозревал, что базу он построил за бюджетный счет. Я выпустил материал в своих соцсетях, и за это меня попросили уволиться с «Афонтово». Мне передали, что поступил звонок из администрации, со слов начальства было так: «Либо решайте с ним что-то, либо не будет вам ни денег, ничего».

Потом я выпустил второй материал, где я выяснил, что у сына этого чиновника есть недвижимость в Италии. Совладелица базы владеет с ним двумя отелями в Италии. Эта патриотическая риторика уже тогда начиналась, что все чиновники должны вкладывать деньги в нашу экономику. Этот чиновник пришел на волне «нашизма». Я хотел показать, что его слова расходятся с делами, он инвестирует за рубеж вместе со своей семьей и скрывает это.

Я не пожалел об этом решении. Я считаю, что это одни из лучших моих работ, несмотря на то, что они немного кондовые, кто-то говорит, что там недостаточно доказательств. В данном случае я действовал на свой страх и риск, без какой-либо цензуры, подотчетности, считаю, что я правильно всё сделал.

Не думаю, что это была отправная точка и ситуация сильно поменялась после этого. Ранее я снимал материал о губернаторе Толоконском, о его новосибирском прошлом, и то же самое, нам поступил звонок из администрации — убрать этот материал из эфира. Такая цензура со стороны администрации края всегда была и раньше, тогда тоже с журналистами не считались, увольняли из других редакций.

Я не думаю, что бывают какие-то формулы, что кто-то что-то должен. Я думаю, что журналистика в начале нулевых была гармонично вписана в общую систему. Государство занималось своим делом, экономикой, устанавливало правила игры, а журналисты критикой указывали на проблемы, пытались решить с государством какие-то недоработки.

Потом всё изменилось. Я считаю реперной точкой 24 февраля. Она многое изменила, была цензура, но мы не считали ее серьезной, не думали, нам не дают работать. 24 февраля мы узнали, что до этого и была свобода, после 24 февраля журналистика закончилась, потому что высказывать свое мнение, открыто говорить какие-то факты просто невозможно.

Журналист всегда остается журналистом. К сожалению, сейчас журналисты, работающие внутри страны, чтобы не было проблем, занимают какую-то нишу, работают по местным проблемам, не критикуя федеральный центр, военное руководство. Нам необходимо теперь учитывать изменившееся законодательство, которое фактически вводит военную цензуру. Нарушение этого законодательства и открытая журналистика привело бы к нашему закрытию и тюрьме.

Темы остались все те же, но больше внимания приходится уделять местным болевым точкам и учитывать новое драконовское законодательство. Мы бы с удовольствием вели ее по-другому, но идет огромное давление на журналистов, и работать внутри страны становится всё сложнее.

Я считаю, что все эти новые законы — лицемерные. Их могут не исполнять те, кто поддерживает линию Путина, а для тех, кто не поддерживает, все эти законы принимают жесткие формы. То есть они фактически работают против тех, кто не согласен с линией партии и правительства. В 2023 году ничего хорошего не жду, ожидаю дальнейшего ужесточения законов, и, если так всё и дальше пойдет, ни одной более-менее независимой редакции не останется. Это будет огромный удар для общества.

Я считаю, что сейчас власти нас заставляют держать народ за дураков. Проводить такую политику редакционную, фактически оболванивания людей, что не делает наша редакция. Они всячески заставляют транслировать свою точку зрения, которая, как я считаю, не имеет с исторической правдой ничего общего.

С исчезновением независимой журналистики первое — люди не узнают альтернативное мнение. Они не узнают правду — это два, они останутся в дураках. Рано или поздно о том, что сейчас происходит, будут говорить. Но когда это произойдет? Завтра или через 10–20 лет?

Я считаю, что идеальной объективной журналистики не существует, любой журналист — это живой человек со своими взглядами. И как раз государство должно строиться так, чтобы вся палитра мнений была учтена. Чтобы СМИ были либеральные, коммунистические и какие угодно. Конечно, каждый журналист должен стремиться к объективности, но с учетом своего мнения и взглядов на жизнь.

Я работал во многих редакциях и понимаю, что идеальных не существует. Мне нравится НГС, мне нравится ТВК. Мне нравится моя редакция, считаю, что шеф наш «имеет яйца», готов защищать идеалы журналистики. Я восхищаюсь авторами НГС.

Моя жизнь должна быть связана с родиной, но я считаю, что не исчерпаны возможности для того, чтобы изменить жизнь к лучшему здесь, как-то повлиять на развитие общества. Если совсем припечет, буду рассматривать возможность отъезда.

О себе писать сложнее всего, тем более когда вопросы задаешь сам себе. Мне 32, я окончил красноярский истфак и полноценно журналистикой занимаюсь всего 5 лет. По меркам профессии, стаж пустяковый. Начинал стажироваться на телеканале «Енисей», затем было ТВК, дальше «7 канал», последние месяцы из телевизионного корреспондента я превратился в журналиста важнейшего красноярского интернет-издания NGS24.RU.

Изначально этот материал задумывался как статья, но главный редактор настоял выбрать другой формат, чтобы и я мог высказать свое мнение. Оговорюсь, что не считаю его для кого-то ценным (думаю, именно об этом чаще всего будут писать комментаторы NGS24.RU). Но есть одна формула, по которой я живу последние годы: человек — это то, чем он занимается. Поэтому труд журналистов, на мой взгляд, — как минимум не бесполезный.

Что журналистику 90-х, что журналистику 2000-х я изучал поверхностно, как любой ребенок и потребитель информационного контента того времени. Конечно, ни о цензуре, ни о запретах я знать не знал, да и вряд ли бы это как-то повлияло на мою жизнь. Понимание пришло после 20 лет.

На одном примере, который максимально близко, на мой взгляд, к дню сегодняшнему, объясню, почему цензура — это не только искусственное сужение объема поступающей информации. Цена ее существования — жизни людей. Первая чеченская война шла с декабря 1994-го по август 1996 года. Практически сразу ее начали освещать все издания в стране. Прямые эфиры, статьи и репортажи НТВ, ныне ликвидированных и признанных иностранными агентами «Эха Москвы» и «Новой газеты» показали всю суть тех страшных событий (то же самое сделал в свое время и про другую войну Виктор Петрович Астафьев в своей книге «Прокляты и убиты». Возможно, сейчас бы его посадили).

Из эфира радиоприемников, телевизоров и из газетных заголовков было понятно, что боевые действия — это не только героизм и самопожертвование. Это сотни и тысячи погибших, еще больше плачущих жен и матерей, детей без отцов. Люди своими глазами могли наблюдать, что любой вооруженный конфликт — это прежде всего запах гниющих тел, кровь, грязь, вши...

Тогда 200-е гробы шли во все регионы. Губернатор Нижегородской области Борис Немцов за 10 дней собрал в регионе, в котором проживало 3,7 миллиона человек, 1 миллион подписей с требованием прекратить кровопролитие. В январе 1996 года он приехал с ними в Кремль к президенту Борису Ельцину. Да, боевые действия остановили спустя полгода. Кто-то скажет, что это далеко не заслуга жителей области и Немцова, однако факт остается фактом — люди знали, что происходит, и пытались повлиять на ситуацию. Дальше продолжать тему и переносить исторический опыт на день сегодняшний в рамках существующего законодательства достаточно опасно. Выводы делайте сами.

Второй момент — конкуренция и пример с колбасой. Прошу простить за пошлое сравнение, но информация — это пища, которую потребляет мозг любого человека, хочет он того или нет. Допустим, в магазинах страны всегда есть вкусная сырокопченая свежая натуральная колбаса, но нет ни молочной, ни полукопченой, ни ливерной. Большинство подумает: пусть так, это не главное. И тут завод начал поставлять сначала ливерную, потом молочную, народ начал пробовать, ему понравилось.

Это не значит, что ценность сырокопченой колбасы в глазах людей снизилась, многие будут верны ей по-прежнему. Просто часть потребителей будет чередовать деликатесы и элементарно разнообразит меню. То же самое со СМИ и той информацией, которую оно может транслировать. Разнообразие мнений, как и разнообразие вкусов, — всё это дает человеку возможность выработать мнение собственное. Если он остается верным своим прежним убеждениям — то это также его право.

Так получилось, что телеканал «Культура» прошел мимо меня в молодости. Я не знаю, почему сетка вещания и передачи, которые там транслировали, меня не привлекали. Зато несколько лет назад я наткнулся в ютьюбе на канал журналиста Николая Солодникова «Ещенепознер». Многие гости Николая были постоянными спикерами на «Культуре», у некоторых даже были там собственные передачи. Однако именно разговоры Солодникова с собеседниками побудили меня не только узнать о них побольше, они сподвигли прочитать десятки книг, заинтересоваться искусством, кино.

Помогали познавать окружающую нас реальность и представители ныне закрытых либо запрещенных изданий. Лично мне сложно представить себя без этого пусть и небольшого, но багажа знаний, который помогли получить «журналисты из интернета» и те, кому не повезло оказаться в опале. И для меня плохо, если бы их в принципе не было. Сегодня многих журналистов и издания признают иноагентами, работать становится максимально сложно. Также звучат разговоры о блокировке ютьюба в нашей стране. Конечно, прожить можно без него, да и без чего угодно, другой вопрос: зачем так жить? Всегда смотреть только прямо, без возможности повернуть голову направо или налево, а порой и оглянуться назад.

Я не знаю, что будет в 2023 году, и тем более у меня нет понимания, какой будет российская журналистика в будущем. Я согласен с Дмитрием Головановым, что у мэтров есть чему учиться, что читали они больше и пишут красивее. Но я не хочу, чтобы профессия становилась штучной, ведь 20-летняя девочка-блогер, занимающаяся общественной журналистикой, может повлиять на решение какой-либо проблемы ничуть не хуже акулы пера.

Я согласен с Виталием Поляковым, что работать становится сложнее, круг тем, за которые сегодня не накажут, сужается. Чувствую я это начиная с 2017 года, еще когда только пришел в журналистику. Я не питаю иллюзий, большинство людей будут читать, смотреть и слушать то, что им подают СМИ. В 90-е была тотальная гласность, свобода слова, и россияне воспринимали это как данность. Времена изменились, и люди принимают сегодняшние реалии как нечто само собой разумеющееся. Мир не рухнул, так же, как он не рухнет, если всё повернется вспять.

Журналист не должен, да и в принципе не в силах заставить людей кого-то слушать. Его дело — объективно отражать реальность и не умалчивать о фактах. Закончу цитатой, которая, на мой взгляд, характеризует миссию нашей профессии во все времена: «Напомнить власти о ее обязанностях, а народу — об идеалах». Главное, чтобы такая возможность у журналиста была.