Жители края часто попадают в беду — тонут, теряются в лесах, падают с больших высот. С начала лета в Красноярском крае одна только вода унесла жизни более 30 человек. На помощь красноярцам в таких ситуациях приходят спасатели, работа которых часто остается за кадром. Корреспондент NGS24.RU Руслан Руденко поговорил с дивногорским спасателем Николаем Саттаровым, который вот уже 12 лет работает в КГКУ «Спасатель» и выручает земляков, попавших в беду.
— Николай, расскажи немного о себе. Ты родился и вырос в Дивногорске или переехал в Дивногорск?
— Нет, я переехал в Дивногорск. Родился я в Братске, что в Иркутской области, в 1989 году. Переехал в начале 2000-х в Дивногорск вместе с семьей, когда еще был подростком-школьником.
— Не жалел, что пришлось уезжать из Братска?
— Конечно, жалел. Ведь там знакомые и друзья. Но в принципе, когда я переехал в Дивногорск, городок мне понравился: новые люди и атмосфера, красивая природа. Поэтому достаточно быстро адаптировался.
— Связь поддерживаешь с братчанами до сих пор?
— Да, с некоторыми друзьями детства, родственники остались там же.
— Какие у тебя были в детстве впечатления от Дивногорска?
— Мне показалось, что город очень красивый, природа для меня была необычна. В Братске природа другая. Там нет таких скалистых гор, ландшафт более равнинный. Есть в Братске сопки, конечно, но вот здесь, в Дивногорске, и лес немного другой. Поэтому в первую очередь меня удивила природа. Также по Дивногорску сложилось впечатление, что это город спорта. В городе очень много спортивных секций и объектов. Училище олимпийского резерва, опять же.
— Братчане и дивногорцы как-то различаются?
— Когда я переехал, я был еще подростком. Но тогда мне показалось, что ребята в Дивногорске были, скажем так, добрее. Дело в том, что Братск — это такой достаточно криминализированный город был в начале и в конце 90-х. Была некая воровская идеология, и эта идеология насаждалась в том числе и детям, и подросткам. Неофициально насаждали ее разные люди, маргиналы. Такая вот атмосфера в те годы царила в Братске. Те, кто жил тогда в городе, они меня поймут. А людям в Дивногорске не до этих понятий. Город потише, поспокойнее, люди более дружелюбные. Такие у меня были впечатления.
— Ты к выбору профессии пришел сам или кто-то на твой выбор повлиял?
— На самом деле, когда был школьником еще начальных классов, у меня были разные фантазии на тему того, кем стану, когда вырасту. Но когда подошел срок уже к девятому классу и когда было решено, что я не хочу доучиваться до 10–11-х классов и хочу поступать в средне профессиональное образовательное учреждение, то тогда я немного подрастерялся. Понимал, что это очень ответственный шаг в жизни.
У меня есть дальние родственники, которые работали в медицине. А вот среди близких родственников в медицине никого не было. Но у меня уже был тут, в Дивногорске, друг, который поступил в медицинское училище. Пообщавшись с ним, я загорелся его примером и тоже после 9-го класса пошел учиться на медбрата в Дивногорском медицинском училище. Четыре года там проучился. И потом еще один год доучивался на фельдшера.
— Это в какие годы ты учился?
— С 2004-го по 2009-й.
— Что происходило дальше в твоей жизни, после учебы?
— Я устроился на станцию скорой медицинской помощи в Красноярске, что в Свердловском районе. Она была на Парашютной, 19а. Работал в фельдшерской бригаде где-то полтора года.
— Парашютка, как называют ее местные, в 90-х и в начале 2000-х была улицей с криминальной репутацией. Отражалось ли это как-то в твоей работе?
— Да на самом деле я не могу сказать, что какой-то из районов Красноярска более жесткий в криминальном плане, потому что не с чем сравнивать. Если бы я поработал в разных районах города... Но в Свердловском районе есть свои места, такие, более криминализированные, опасные. Вызовы были разные. Например, помню, приезжал на вызов, где пострадавшему нанесли колото-резаные раны в области головы. Топором ударили.
— Он выжил?
— Скорая доставила его живым до больницы. А вот как дальше сложилась его судьба — неизвестно. Сотрудникам скорой ведь не говорят эту информацию.
— Работа фельдшером, да и вообще работа в бригаде скорой помощи — тяжелый труд. Когда ты понял, что хотел бы двигаться дальше?
— Я работал фельдшером на скорой помощи, когда мне было 20–21 год. Ни для кого, наверное, не секрет, что там, как правило, молодые люди на одну ставку не работают. Скорая помощь всегда испытывает нехватку кадров — насколько мне известно, и тогда это было, и сейчас. Большая текучка. Как правило, молодые люди там всегда работают на полторы ставки.
Полторы ставки — это работа сутки через двое, иногда даже сутки через сутки. То есть, работая там на полторы ставки, у меня фактически не было ни личной жизни, ни свободного времени. Даже ту небольшую зарплату по тем временам — за полторы ставки я получал 15 тысяч — я даже не успевал ее тратить. Почему? Потому что фактически дома я только отсыпался, а тратил деньги на доставку самого себя на работу и на питание во время работы. Часть денег давал родителям, помогал им. И даже при всем при этом получилось так, что за год я успел накопить 45–50 тысяч.
— Все-таки накопления, какие-никакие...
— Да. Казалось бы, зарплата была совсем небольшой, но так как ты просто живешь на работе, ты даже элементарно не успеваешь ее тратить. Но тогда я еще не снимал квартиру, жил с родителями. Скорее всего, поэтому так получалось.
— Тебя ведь явно не устраивало, что приходилось, как ты говоришь, жить на работе?
— Мне очень нравилась эта работа. Чувствовалась ответственность, осознание того, что приносишь обществу пользу. Ты понимаешь, что в определенных ситуациях ты реально спасаешь жизнь людям. Ты чувствуешь, что нужен. Работа была интересной.
Но в какой-то момент мои ребята-напарники начали уходить. Поинтересовался, куда они уходят. Мне сказали, что на спасательную станцию в Дивногорске. Изучив подробности, я понял, что работать там будет еще ближе, чем ездить с Дивногорска до Свердловского района. Да и работы в чем-то схожи — спасатели в том числе оказывают медицинскую помощь, но с некоторыми аспектами: в том плане, что работают в лесах, на воде, в горах, таких труднодоступных местах, куда обычная скорая помощь добраться не может.
Ну и зарплата была чуть-чуть повыше. Если в скорой помощи я за полторы ставки получал 15 тысяч, то работая спасателем на ставке сутки через трое, мне сразу же предложили 17 тысяч в месяц. Такие условия меня устраивали гораздо больше, тем более что с таким режимом работы появлялась возможность заниматься личными делами.
— В каком году, получается, ты перешел в спасатели?
— В 2011-м.
— Пришлось многому учиться заново?
— Да, конечно. Когда человек устраивается работать спасателем, то его отправляют на учебу. После учебы — аттестация на спасателя в соответствии с требованиями федерального законодательства.
— Было страшно выходить на новую работу?
— Смотря в каком аспекте. По части медицины страха никакого точно не было. Что касается работы на водных объектах или в горно-таежной местности, страха также не было. Был скорее интерес. Не знаю, открою секрет или нет, но иногда мы и хозяйственными работами занимаемся — так же, как и в МЧС. Благоустраиваем наш быт на рабочем месте. Вот с этим я понял окончательно, что не технарь, а гуманитарий. Потому что я, будучи медиком, не со всем оборудованием умею работать. Но ничего страшного. Прошло время, меня научили.
— У спасателей вообще есть какая-то карьерная лестница? Или ты как начинаешь спасателем, так им и остаешься до конца жизни?
— У спасателей есть классные квалификации. Это то, что можно назвать карьерной лестницей. Когда ты начинаешь работать, то ты простой спасатель. Затем, если ты достиг необходимого профессионального уровня мастерства и успешно прошел аттестацию, к тому же у тебя есть определенные дополнительные специальности, тебе присваивают квалификацию спасателя третьего класса, потом — второго и первого класса. Есть еще международный класс спасателей, где требуется знание иностранного языка, но у нас такой ставки нет.
— Я не перестаю поражаться тому, сколько людей у нас тонут, разбиваются на встречке, падают вниз со скал... В чем корень зла?
— Однозначного ответа здесь не будет. Ведь гибнут и взрослые, и дети.
Алкоголь — один из основных факторов. В зимний период много рыбаков умирает в палатках от угарного газа. Ставят обогреватели, горелки на газу, после чего угорают. Ни для кого не секрет, что многие рыбаки выпивают, после чего садятся за руль и выезжают на несанкционированные съезды на лед на Красноярском водохранилище. Сценарий обычно такой: начинают рыбачить, где-то лунку сделали, выпили, не понравилось, клева нет, решили место поменять. Когда выпивший ездит по льду, то осознание происходящего вокруг притупляется, из-за чего водители могут спокойно заехать в полынью.
Местами ведь лед слабый. На правом берегу Красноярского водохранилища у нас традиционно слабый по химическому составу лед из-за того, что рядом находятся скальники с известковыми породами. Очень часто там проваливаются в ледяную воду люди прямо в машинах. Редким счастливчикам удается выскочить в последний момент. Но если реакция заторможена, то спасаются далеко не все.
Летом алкоголь также является угрозой номер один. Люди начинают прыгать в воду со скал, с транспортных средств, получают травмы, после чего могут наглотаться воды и утонуть. Имеет место быть банальное пренебрежение правилами безопасности на воде. Например, отсутствие спасательных жилетов в лодках.
— За 12 лет работы спасателем у тебя в голове отложился какой-то наиболее драматичный или жуткий случай?
— Случаев за эти годы было очень много. Навскидку сейчас вспомнился случай... Мы ездили в Манский район, где мужчина-охотник, по нашей информации, убил охотоведа и его товарища, были огнестрельные и колото-резаные раны. Тела пытался скрыть, выкинув в речку у соседнего села. Таким образом хотел замести свои следы.
— Какая-то бессмысленная жестокость. Он был пьян?
— Насколько нам было известно — нет. Человек осознавал, пытался замести свои следы. Различным службам: полиции, охотоведам, спасателям, кинологам, пришлось искать останки. В полиции у него пытались выяснить, что произошло. Мужчина крепко стоял на своей версии событий, на тот момент не признавался. Я работал на поисках, почти неделю ездили. В результате нашли, что искали. Признался ли он впоследствии в содеянном или нет — уже не вспомню, но вот эта история мне врезалась в память.
— Как ты сам думаешь, зачем он это мог бы сделать? Просто взять и убить двоих...
— Я знаю, что у каждого охотника есть свои определенные угодья, это особенно актуально, когда человек живет в деревне. В том случае, скорее всего, охотовед начал «закручивать гайки» тому мужчине, но по закону (!) — подозревал его в браконьерстве. В итоге разгорелся конфликт.
— Ты проработал спасателем больше 10 лет. А еще через 10 лет видишь себя спасателем?
— Профессия спасателя стала для меня родной, и сегодня я не могу представить себя в другой организации. Как и везде есть определенные плюсы и минусы.
Некоторые вещи в нашей профессии меняются. Например, раньше у спасателей был обширный набор медикаментов, которыми мы (в частности, я спасатель с дополнительными обязанностями медицинского работника) могли оказывать первую медицинскую помощь людям. Сейчас с этим всё стало сложнее. Законодательство ужесточилось. Сейчас организациям нужно иметь медицинскую лицензию на оказание первой медицинской помощи, несмотря на то, что в штате есть дипломированные медики.
В целом в нашем распоряжении постепенно остается всё меньше медпрепаратов. Это связано с изменением «роли» спасателей. Сейчас мы приезжаем на какие-либо чрезвычайные ситуации, будь то ДТП или случаи получения травм. Всё, что мы можем, — остановить кровотечение, шинировать и передать бригаде скорой медицинской помощи.
На мой взгляд, это — ущербная практика в ряде случаев. Мы должны иметь больше возможностей для оказания первой медицинской помощи.
— Что бы ты хотел пожелать читателям NGS24.RU?
— Я бы хотел попросить людей, чтобы они помнили — жизнь, данная им, одна. Ее необходимо беречь. Не стоит пренебрегать элементарными правилами безопасности: будь то на воде, в тайге, горах или на автомобильных дорогах.
Ранее NGS24.RU делился инструкциями о том, как не потеряться в лесу и как уберечь себя от удара молнией.