Маленькая Вера С. из Красноярского края (имя изменено по просьбе героини. — Прим. ред.) оказалась в детском доме вместе со своей младшей сестрой, когда ей было шесть. Обычная история: мать вела асоциальный образ жизни, и ее лишили родительских прав, а детей забрали. В детском доме две девочки пробыли больше года, а потом их под опеку взяла семья, чьи родные дочери давно выросли и стали жить своей жизнью.
С первого взгляда новые родители показались малышкам очень добрыми и хорошими. Правда, семейная идиллия длилась недолго — через три месяца младшую дочь вернули обратно в детдом, а жизнь старшей превратили в ад на долгих восемь лет. Вера рассказала NGS24.RU, как пережила это и почему никто не помог ей, несмотря на многочисленные мольбы о помощи.
Рассказывает Вера С.
Нас с сестрой взяли в приемную семью, когда мне было семь, а сестре четыре. Родители сначала понравились нам — казались очень добродушными, и почти сразу мы стали называть их мамой и папой. Правда, характер сестры показался им сложным, и спустя три-четыре месяца ее вернули в детский дом, разлучив нас, чего по закону делать нельзя, но на это все закрыли глаза. Я осталась одна.
Первый раз родители подняли на меня руку примерно через полгода моей жизни в новой семье. Мы были на дне рождения их родственницы, в доме пропали деньги. Все решили, что это я, так как я с детского дома. Они перерыли всю мою комнату, отец давал подзатыльники, а потом поставил в угол на всю ночь. В итоге деньги нашли, но у другой родственницы. А передо мной никто не извинился.
Дальше становилось хуже. Я жила в деревне, и родители решили повесить на меня всю работу по хозяйству, считая, что к работе нужно приучать с детства. Правда, это было больше похоже на то, что я их обслуга: я ухаживала за курицами, свиньями, кроликами, кормила их, убирала в хлеву. Одежду новую мне не покупали, я донашивала ее за их старшими дочерьми, здоровьем моим никто не занимался, единственное, кормили нормально. Но никакой родительской любви и ласки я от них не чувствовала совершенно.
Отец часто выпивал, когда болел с похмелья, становился еще злее. Он бил меня, если я попадалась под горячую руку. Были моменты, когда он пьяный с топором искал меня с криками: «Где эта тварь? Я ее сейчас убью!» Мать пыталась его успокаивать в эти моменты, но в целом же не мешала ему избивать меня. Сама она меня не трогала, разве что оскорбляла. Меня унижала и их младшая дочь, она издевалась надо мной и оскорбляла. При этом старшая дочь уже жила отдельно, и она, напротив, пыталась мне помочь, правда, в основном безуспешно. Защищала, прятала, забирала к себе, но я всё равно в итоге оказывалась в этом доме, где снова подвергалась издевательствам. Чувствовалось четкое разделение: вот родные дети, а вот я, приемная. И мне говорили: «Ты должна быть благодарна, что мы тебя забрали. Ты тут живешь на птичьих правах».
Когда я подросла, стало понятно, что жить так нельзя. Со мной работал социальный педагог, она знала о проблеме и пыталась помочь мне, но мои родители оскорбляли и ее тоже. Их младшая дочь, которая издевалась надо мной, устроилась на работу в местный отдел образования, поэтому помогала заминать любые жалобы на эту семью. С виду вообще всё было хорошо: когда к нам приходила проверка из опеки, они показывали меня чистую, умытую, сытую, сами нормально общались с ними. При этом не было такого, чтобы со мной из опеки лично общались, поэтому рассказать им о своих проблемах я не могла. Также в старшем возрасте я стала искать сестру, пыталась с ней связаться, родители это знали и всячески мне это запрещали.
За каждую плохую оценку меня избивали и оскорбляли, поэтому я боялась приходить домой, но в итоге окончила школу хорошо, всего с двумя четверками.
Возникали суицидальные мысли, были попытки суицида, после которых меня били и ругали еще сильнее прежнего, говорили, что я вырасту проституткой, как моя мать, и меня найдут в канаве. Тогда я решила сбежать — и шла десять километров пешком до райцентра в органы опеки. Там мне не помогли: они вызвали родителей, и меня забрали. Тогда я уже через интернет-приемную Павла Астахова обратилась, и тогда меня наконец-то забрали обратно. Там же мы воссоединились с сестрой.
В детдоме мне и до этого жилось нормально, и потом тоже — там хорошо относились к нам. Я думаю, если бы меня не удочерили и я осталась там, у меня была бы куда более крепкая психика. Я не оправдала их надежд и выросла не алкашкой и наркоманкой и не проституткой, а нормальным, адекватным, воспитанным человеком, только с кучей комплексов и неуверенностью в себе.
Сейчас у меня хорошие отношения с сестрой и есть свой ребенок, которого я очень люблю. С ними не общаюсь, прервала все связи. Один раз, когда они со мной связывались, произошел несколько лет назад: они спрашивали разрешения взять из детдома двух мальчиков. В итоге, как мне рассказали, они их взяли и, судя по всему, относятся к ним нормально. Только не понимаю, зачем они мне звонили? И почему ко мне так относились, что я делала не так? Иногда я думаю, может, потому что я девочка? А может, что-то переосмыслили.
С родной матерью я сейчас общаюсь. Она наладила образ жизни, но каким-то родным человеком я ее не чувствую. Вообще, думаю, если бы мы остались с ней, скорее всего погибли бы.
Мне кажется, что, чтобы таких ситуаций не было, контроль над такими семьями должен быть лучше. Знаете, я часто общаюсь с другими детдомовскими, у многих есть страшные истории об избиениях, насилии, изнасилованиях или просто о том, как их использовали как способ заработка и рабочую силу.
Самое главное, чтобы люди из органов опеки могли поговорить с ребенком наедине и серьезно воспринимали его слова. И обращали внимание на синяки — синяки на моем теле люди вокруг предпочитали игнорировать. На людях они вели себя как нормальная хорошая семья, поэтому кто мне поверит?
«Приемным семьям нужна помощь»
В середине недели мы направили запрос в отдел опеки Министерства образования Красноярского края о том, каким образом они отслеживают случаи ненадлежащего обращения с приемными детьми, но на вечер 30 апреля ответа так и не получили.
Уполномоченная по правам ребенка в Красноярском крае Ирина Мирошникова не отрицает, что в приемных семьях могут случиться и плохие ситуации, но отмечает, что это скорее исключение, чем правило: обычно люди всё-таки нормально относятся к своим приемным детям.
— К несчастью, мы сталкивались и с преступлениями в отношении приемных детей. Но бывает, что просто не установился контакт между родителями и ребенком, — и мы считаем, что органы опеки должны проводить психологические тестирования, чтобы определить совместимость между ребенком и приемными родителями. Что делать? Нужны в первую очередь превентивные меры. И мы просим, чтобы воспитатели и учителя обращали внимание на детей, чтобы по внешним признакам определить, что с ребенком в семье что-то не так.
Органы опеки обязаны обследовать приемные семьи и посещать. Внимательный взрослый, работающий в системе детства, может определить, что что-то не так. Важно, чтобы и дети рассказывали о своей проблеме и не молчали. Но в этой истории я верю этой девочке, вполне возможно, что она попала в такую ситуацию, когда о своей беде ей просто некому было сказать, — признает Ирина Мирошникова.
Она вспомнила историю этого года, когда двух ребятишек, жаловавшихся на побои, забрали из приемной семьи. Опека заподозрила неладное и забрала детей из семьи. Приемные родители подняли на ноги всех, пытаясь вернуть детей, но экспертиза и психологи подтвердили, что дети не врут и правда подвергаются насилию. Этих детей обратно их родителям не вернули.
— Невозможно ответить на вопрос, насколько распространены такие ситуации с приемными семьями, как описанная вами, поскольку такую статистику никто не ведет и данные о подобных случаях появляются, только если они доходят до расследований СК. Нельзя сказать, сколько таких семей на регион, — объясняет президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская. — Но приемные семьи не берутся из безвоздушного пространства — они берутся из нашего с вами общества. Они устроены так же, как устроены кровные семьи, как устроено наше общество в целом. И та ситуация, что у нас возникают истории, при которых ребенок, потерявший семью и претерпевший истории с плохим обращением в кровной семье, — это то, чего нельзя допускать.
Проблемы в семьях с приемными детьми глобально восходят к проблеме домашнего насилия, подчеркивает эксперт. Если люди в обществе толерантны к воспитанию путем побоев и принуждения, то откуда нам взять приемные семьи, которые будут сдувать пылинки с ребенка.
По словам Альшанской, здесь необходимо менять государственную систему, чтобы менять систему подбора семьи для ребенка. Прорабатывать всех людей, которые близко знакомы с ребенком, то есть близких родственников и друзей семьи, так как в этом случае часто между ребенком и взрослым уже складываются определенные отношения и с меньшей степенью вероятности там возникнут какие-то травмирующие ситуации.
— Если это невозможно, то мы должны искать семьи, готовые к тем сложностям, которые возникнут с ребенком, потому что таких историй, где семьи берут ребенка ради денег или рабочей силы, совершенно точно намного меньше, чем тех, где люди совершенно искренне берут детей, чтобы помочь. Наша задача — изменить систему устройства ребенка в семью, — считает Альшанская.
Травмированный ребенок может не сразу адаптироваться в новой семье, могут возникать сложности, но чтобы не сталкиваться с этими сложностями один на один, должны быть государственные или негосударственные службы, которые готовы сопровождать приемные семьи. По мнению Елены Альшанской, в этом нуждается абсолютно каждая семья, решившаяся взять ребенка под опеку.
Число детей, которые остаются в детских домах в Красноярском крае, снижается — сейчас их 14 360, тогда как раньше было более 15 600. На конец 2020 года в приемных семьях воспитывается 4882 ребенка. Сопровождением приемных семей помимо государственных структур в регионе занимается лишь фонд «Счастливые дети». По данным организации, из тысяч семей в их программе сопровождения задействованы лишь 180, 242 семьи прошли школу приемных родителей.
Один из позитивных примеров сопровождения приемной семьи — история мамы двоих мальчиков, которая приняла как родную девочку с трудной судьбой.