«Белый медведь пришел к нам и играет»: красноярский фотограф-анималист сидит по 12 часов в засаде ради единственного кадра

Михаил Вершинин — столбист, многократный чемпион страны по скалолазанию, последние двадцать с лишним лет фотографирует дикую природу. Уезжает в длительные экспедиции на крайний Север, неделями просиживает в засаде, поджидая снежного барса. Ходит на тримаране по рекам Таймыра, выживает в штормах в море Лаптевых. Его снимки побеждают в российских и международных конкурсах, а фотоальбомы сразу раскупаются. Корреспонденты NGS24.RU Алексей Тайганавт и Маша Ленц поймали момент, когда он дома и отправились к нему в гости.

Большой кирпичный дом — откроешь окно, а там за участком большой настоящий лес. Слышно, как под весенним солнцем тают сугробы — ручьем текут на фундамент. В нескольких километрах отсюда начинается территория нацпарка «Столбы».

Михаил Вершинин встречает гостей босиком и в теплом флисе. Привычка человека, который в экспедициях проводит едва ли не больше времени, чем дома: когда долго идешь по пересеченке в трекинговых ботинках и на привале надо дать отдохнуть ногам.

Он ведет нас на второй этаж в свой рабочий кабинет. Крепкий основательный стол с большим монитором, на полках десятки книг и фотоальбомов, в том числе его авторства. Дипломы и награды за первые места в конкурсах на лучшее фото дикой природы.

Десятки медалей — это из его далекого прошлого, где он мастер спорта по скалолазанию, многократный победитель советских и российских чемпионатов в этом виде.

— Я до 18 лет практически никаким спортом не занимался, в алтайской деревне вырос, там не до того. В Барнауле поступил на агронома и в университете записался в секцию альпинизма со скалолазанием. Втянулся быстро. Начал на соревнованиях выступать союзных, международных, — рассказывает Михаил Вершинин. — Для меня авторитетов не было, всегда сам по себе, я индивидуален. В общем, смотришь — этот спортсмен лучше по физподготовке, другой по скорости и т. д. и берешь это от них. Поэтому я семикратный чемпион СССР по скалолазанию. Спорт это же тоже творчество. Тут тоже нужен не тривиальный подход к своей тренировке. Я большое удовольствие получал от процесса… Вот смотрите медали, тут не все мои — на двоих с женой, потому что она круче, она первый мастер спорта международного класса среди женщин.

— Дальше — стать тренером, как это обычно происходит.

— Да. Я и хотел тренировать, потому что это моя настоящая профессия, 15 лет отдал скалолазанию. Хотя по образованию я агроном. Но потом у меня произошел конфликт с моим тренером наставником. Денег стали платить все меньше, а с развалом Советского Союза финансирование практически прекратилось. В общем, сказал: «Я без вас проживу». Ну и остался: ни кола, ни двора. Думаю: «А что же делать-то? Слышу, что народ начал ездить в Китай, Турцию, еще куда-то.

— Челночить.

— Да, за товарами. Стал тоже в Китай ездить за одеждой. Так, наверное, лет пять проездил.

— Кто торговал?

— Да сам. На центральном рынке стоял. Поначалу было не по себе, конечно. Ну, а с другой стороны: куда деваться? Кушать-то хочется, ребенка учить надо, квартирный вопрос решать. Потом уже магазин продуктовый открыли. Ну опять же опыт — на китайских рынках научился торговаться как следует, вплоть до 10 юаней. Потом глядишь — в месяц прилично выходит, по 800-900 долларов. Это пригодилось впоследствии, когда начал свои фотоальбомы выпускать — везде приходится разбираться, чтобы лишнее не платить… Где-то в 2003-м уже начал заниматься фотографией. Это было когда-то мечтой — в детстве в деревне у меня была самая дешевая «Смена», как мог на нее фотографировал… Пошел на курсы, учился у профессионалов. Помню, выполнял домашнее задание и сделал несколько снимков животных в «Роевом ручье». Один из преподавателей посмотрел и сказал: «Ты их как чучела наснимал». Ну ладно. Через год отправил эти снимки на конкурс, который проводил российский журнал от «Нэйшнл джеографик». Они победили.

Он прерывается, отворяет окно — за ним большой ухоженный участок. Еще немного весны и земля распахнется теплом под посадки.

— Сейчас свиристели прилетают, я тут их снимаю иногда, — говорит Михаил. — Нет, огородом жена занимается, мне некогда, я по полгода в экспедициях.

В центре его кабинета, как будто закручивая вокруг себя пространство, притягивает взгляд огромный камуфлированный объектив. С прикрученным к нему фотоаппаратом. Трубу, начиненную оптикой, страшно брать в руки и не потому что тяжелая — цена у нее, как у подержанной машины. Этот объектив еще не самый большой в его экспедиционном оборудовании, он достает из шкафа тяжелый рюкзак с еще одним супертелеобъективом.

— Здесь вот такой аппарат теперь у меня — 600 мм фокусное расстояние. Весит килограммов семь. В прошлом году купил.

— Стоит тысяч восемьсот?

— Почти два миллиона. Но я взял намного дешевле, нашел через знакомых на японском сайте, мне привезли. Этот для засидки (укрытие для наблюдения за животными и птицами), обычно, для такой беру с собой две камеры и два объектива. Самая долгая засидка у меня была в Саяно-Шушенском заповеднике на снежного барса — 20 дней.

— Как это происходит?

— Заходишь в пять утра и часов двенадцать-тринадцать сидишь там. Неподвижно. И потом выбираешься оттуда, как инвалид: ни руками, ни ногами не пошевелить…

— Один?

— Ну, в сам заповедник я приезжаю с научной группой дирекции. Селимся в избе. Они своими делами занимаются, я ухожу километра за четыре на точку и там весь день провожу, получается. В палатке со специальным окном под объектив.

— Что с собой, кроме аппаратуры?

— Обычно беру горячую воду, потому что все эти кофе, чай — это нам кажется, что снежный барс ничего не чует. На самом деле, все он чует. Из еды у меня только сухофрукты, никакого мяса, естественно. Сел, сидишь и ждешь. Не отводишь взгляда. Ждешь почему? Потому что объектив настроен на так называемую мочевую точку (место, в котором снежный барс метит территорию). Там, конечно, у заповедника есть фотоловушки, но они в основном видео снимают. А мне как фотографу интересен сюжет, экшен и в этой точке можно поймать кадр.

— Выйти тихо, размяться?

— Нет, никаких вообще движений не должно быть. Ты сидишь, сидишь, но самое сложное, когда непрерывно смотришь в место, где он должен появиться. И спустя время мозг словно отключается, хотя глаза видят. Потому что одна и та же картинка: смотришь, смотришь 12 часов в одно и то же окно и начинаются не то что глюки, а какие-то абстракции непонятные. Как будто во сне в каком-то с открытыми глазами…После того выезда я через неделю снова приехал, еще 15 дней сидел.

— И так постоянно, много лет.

— Да, приезжаю в город и здесь восстанавливаюсь. Каждый день хожу на Столбы, поддерживаю форму. Кстати, с той долгой засидки я так ничего и не снял. Затем был на севере Монголии, там уже получилось — снежный барс два раз приходил. А в позапрошлом году меня снова позвали съездить на три дня с научной группой в Саяно-Шушенский заповедник. Ну, я думаю: блин, тогда так долго просидел и ничего, какой смысл на несколько дней ехать? Сомневался, короче. Но ладно, поехал. Сходили, проверили ловушки, вот видно, что здесь прошел. Вечером долго еще обсуждали, высчитывали, спорили, где в итоге подкараулить. В общем, в четыре утра встали на другое место.

Михаил показывает на мониторе снимок — редчайший кадр, снятый не на фотоловушку, а на камеру.

— Ну, короче, все были в шоке, такое раз в жизни бывает! В моей точно: увидеть четырех барсов вместе. Это мать с детьми. Хотя, тут такие дети, что мало от нее отличаются.

— Какие мысли, когда увидели их?

— Только как снимать и какую композицию делать.

— Сколько снимков удалось сделать?

— Где-то кадров пятьсот. Так, сейчас посчитаем за сколько…семь минут они в поле нашего зрения были. Получается, потом эти трое ушли и один остался, всё крутился там. Похоже, это самочка была. И вот слышу только «мяу-мяу», думаю: «ни фига себе, прямо, блин, как настоящий кот мяукает»!

Белый медведь стоит на двух лапах, во весь рост, вглядывается в даль то ли с удовлетворением, то ли с легким удивлением — в снимках Вершинина, незаметно и сразу начинаешь очеловечивать диких зверей, наделять их эмоциями, которые вряд ли они там в своих просторах испытывают.

— Всегда хочется показывать животных, раскрывая их характер. Через какой-то образ это делать, а не просто фиксировать в их привычной среде, — рассказывает Михаил Вершинин.

Он объездил Сибирь, Алтай, Камчатку, Байкал, Урал, Забайкальский край, Монголию. Часто бывает в любимых Ергаках и много времени отдает Арктике. Она отнимает больше всего ресурсов из-за сложных условий. Ходит на тримаране по северным рекам и морям .

— Это было в 2016 году, мы зашли на небольшой остров Преображения (остров в Хатангском заливе моря Лаптевых, Якутия), и нас на неделю заперло льдом. Просто приперло, и оттуда не выйти никак. У нас троса были натянуты, и как-то рано утром капитан слышит, что на них как на струнах играет кто-то. Выходит, а там белый медведь. Пришел к нам и играет. Спугнули его. В следующий раз к нам медведица пыталась залезть, переполох устроила, отпугнули ее выстрелами. Народ из спальников выскакивал и одевался за три секунды. Ну и все, потом мы уже поняли, что надо дежурить. Стояли по полтора часа, пять мужиков, короче, всю ночь дежурили. И уже в третий раз приходил медведь, тоже отгоняли. Они голодные в это время, уходят от берега и на любой запах реагируют за 30 километров.

— Опаснее бурых медведей?

— Например, когда стреляешь в воздух он просто не реагирует. Потому что привык, к резким звукам, когда лед трескается. Ему что щелчок, что там этот выстрел. Быстрый зверь — он 25 метров в несколько секунд может преодолеть.

Михаил рассказывает буднично, отстранено. Нормальное явление для тех, кто подолгу живет в диких условиях — часть тебя, даже может быть главная, остается в тех местах навсегда. Оживает только, когда возвращаешься к ним. Как будто домой.

— В августе 2015-го мы на тримаране полтора месяца не могли выйти из Хатангского залива. Было много льда, никак не пробиться. И, короче, попали в конкретный шторм. И так нас там расколбасило! Вся команда сидела в каюте. Всех там рвало. Мы вдвоем с капитаном по 10 минут — не дольше —дежурили у руля. Просто страшно было. Думаю: «Блин, всё, я больше никогда в жизни не пойду в это ваше море». Ну и как только благополучно вернулись, я стал планировать поездку туда на следующий год, — говорит Михаил Вершинин.

— И как часто туда — на Север?

— Раза два-три в год езжу. В этом году тоже собираюсь в августе на несколько недель.

Запакованные в целлофан у стены стоят десятки фотографий в рамках. Коллекция дикой природы.

— Это на выставку?

— Нет, выставки слишком дорого проводить, всё за свой счет. Последнюю проводил пять лет назад, она обошлась мне в сто пятьдесят тысяч рублей. Сейчас будет еще дороже. Сами по себе фото денег не приносят — у нас такого нет, что ты продал редкое изображение и заработал на этом. Только, фотоальбомы. Вот я Ергаки на протяжении восьми лет снимал — сделал. Они уже закончились в продаже. Сейчас у меня суперзадача издать свой фотоальбом «Дикий мир от Монголии до Северной земли». Над этим проектом работаю.

Недавно через свои связи Вершинин купил за рубежом профессиональное фотооборудование для ловушки. С большим разрешением, инфракрасными датчиками и большим запасом работы. Очень качественно и дорого. Таких по Сибири нет, да и в России — единицы. Для него эти траты в деньгах едва ли окупятся. Но тот параллельный городам мир дикой природы Михаил Вершинин покажет так, как никто до него не видел.