«На моих глазах человек не удержался, упал, и его просто затоптали»: как и за чем стояли в советских очередях

На прошлой неделе в Красноярске вновь открылся магазин шведской массовой одежды H&M. Открылся, чтобы закрыться вновь и окончательно, когда большинство товара распродадут. На фоне новостей об этом красноярцы отстояли многочасовые очереди за одеждой и товарами для дома, чем вызвали сравнения с советскими очередями за дефицитом.

NGS24.RU поговорил с краеведом и общественником Алексеем Бабием о феномене и природе тех очередей, о том, как в магазинах «выбрасывали» товар (и это не то, о чем вы подумали), и почему бабушки в семье были ценностью, а белые рожки — не были. Бонусом — несколько воспоминаний людей, которые тоже стояли и тратили часы жизни в тех очередях.

Почему возникали очереди

— Причина очередей в Советском Союзе была в отсутствии рынка, конкуренции. Советское плановое хозяйство не учитывало многие вещи, плюс к тому было заточено не на производство средств потребления, а на производство тракторов, танков и так далее. Но не колбасы.

Когда сейчас советскому человеку говоришь, что не было колбасы, а он спорит, что была, то на самом деле здесь нету логики «1–0», то есть «была — не была». Я как математик могу сказать, что есть теория нечетких множеств: когда элемент принадлежит множеству с некоторой вероятностью. И тогда можно сказать, что в Москве колбаса была, там в принципе можно было зайти в магазин и ее купить. Выбор маленький — два-три сорта, но во всяком случае она была.

Про Красноярск уместнее говорить, что колбаса здесь бывала. С достаточно низкой вероятностью ты заходил в магазин, а там колбаса. Люди на этот случай в карманах носили авоськи — полиэтиленовых пакетов тогда не было. Как раз на авось: вдруг что-то можно будет купить.

Так вот. В Москве колбаса была, в Красноярске бывала, а, скажем, в Абакане ее не было.

Москва, столицы [республик] были городами снабжения, где всё было. Потом шли города-миллионники. Красноярск долго бился за то, чтобы стать миллионником, просто чтобы перевестись в другую категорию снабжения. Если бы мы стали миллионником, то колбаса в магазинах у нас была, а не бывала.

Увидел дефицит, покупай, сколько сможешь

Дефицит был на всё качественное — услуги, товары, еду, одежду. Рожки яичные, вот эти желтенькие, которые мы сейчас рожками считаем, тогда были жутким дефицитом. А рожки плохого качества — белые мучнистые макароны, которые сейчас и не знает никто, — были везде, в них дефицита не было.

Я был большой любитель до рожек. И как-то где-то на задворках ж/д станции в Чите я зашел в магазин и вижу там яичные рожки. Все емкости, которые у меня были, я набил этими рожками — рюкзак, какие-то мешки. Сколько смог, столько унес. Это правило советского человека: если увидел дефицит, покупай, сколько сможешь.

Дефицит был неравномерен как по городам, так и по годам. В разное время разные вещи были дефицитом. Например, в 1970-е везде были хлебобулочные, макаронные изделия — можно говорить об их качестве, но их было навалом. Их и на первое ели, и на второе, разве что компот из них не делали.

А в 1960-е, наоборот, был жуткий дефицит хлеба. Это потом стали нефть на пшеницу менять, и хлеб у нас появился. Но до этого нас мама с сестрой будила в четыре утра — и я по четным дням, сестра по нечетным занимали очередь за хлебом. В четыре часа утра идешь к магазину, там уже очередь стоит угрюмая. В восемь магазин открывается. В руки дают одну буханку, поэтому к восьми подходили мама и сестра. Если возьмем две-три буханки, то на следующий день можно не ходить.

А вот мяса в 1960-е было навалом. Потому что Хрущев сказал догнать по потреблению мяса Америку, и буренок и свиней у нас позабивали. Где-то в 1964-м мяса было кругом завались, хлеба не было. Но потом с мясом были жуткие проблемы — до самого капитализма поголовье так и не восстановилось.

Очередь была делом совершенно привычным. Она была за всем, и она была разной. Не только за продуктами. Например, надо было купить стенку (шкаф) или холодильник. В очередь на это обычно записывались. На квартиры, на машины — «Москвичи», «Жигули» — люди стояли годами.

В садик за коробку конфет

Поскольку был дефицит, то были люди, которые его распределяли, сидели на этом дефиците. Директор магазина; заведующий базой; люди, которые в исполкомах распределяют квартиры. Естественно, люди, которые хотят как-то побыстрее получить этот вожделенный дефицит, должны либо какой-то другой дефицит предложить взамен, либо дать человеку взятку.

У нас с ребенком долго-долго была проблема с очередью в детский садик. Она уже стала катастрофической. Мою маму знали в системе образования, но и ей, когда она приходила, говорили, что мест нет. В результате произошел анекдотический момент.

Тогда ценили шоколадные конфеты в коробках, это был жуткий дефицит. И мы где-то нашли пустую коробку, где-то купили конфеты в фантиках. Фантики поснимали, в коробку положили, сделали вид, что так и было. Мама пошла с этой коробкой конфет в гороно, где эти места в садик распределяли. Вернулась с местом. А она была принципиальная, честная: чтобы она кому-то взятку дала — это немыслимое дело, но тут ради внука пошла. Она потом с нами месяц не разговаривала, потому что переживала, что ей через это пришлось пройти.

«Бабка в семье была ценностью»

Очередь была частью нашей жизни. Я тогда вел учет своего времени — хронометраж. То, что сейчас называется тайм-менеджмент. Вот у меня в бюджете времени на очереди уходило полтора-два часа в день. Это притом, что я в очереди проводил гораздо меньше времени, чем жена.

На мне было молоко. Его, например, можно было купить вечером в магазине «Диета» на углу Горького и Мира. Стоишь в магазине после рабочего дня, ждешь молоко. Там уже бабки везде. Бабки просто приходили в магазин и сидели, вдруг что-то «выбросят» — колбасу или молоко. Когда привозили товар, это называлось «выбросить». Бабки сразу накидывались и разбирали. Бабка в семье — это была ценность: масса свободного времени, может в магазине хоть целый день сидеть, с подружками общаться, это для нее удовольствие.

Я видел, что я этих бабок в магазине не пройду — они всё разберут. Я поступал по-другому. Обычно, как молоко привозили, все грузчики куда-то исчезали. «Петька, ты где?» А нету его. Тогда из очереди продавцы набирали желающих [разгружать] из молодых людей. Я обычно желал, потому что это сильно сокращало время. Идешь, разгружаешь машину с молоком — и тебе дают сколько хочешь. Обычно-то была норма, ограничитель в очереди — только две литровых бутылки молока и сметана, например. А когда машину разгрузил, берешь чего и сколько хочешь. Эти бабки на меня тогда с такой ненавистью смотрели.

Мне в целом было проще. У меня работа была связана с командировками, часто в столицы — в Киев, Москву, Питер. Меня, как в песне Высоцкого «Поездка в город», нагружали «списком на восемь листов». В командировках многие вещи можно было купить без очереди.

Скажем, была проблема с пеленками — в Красноярске их не было. А в Минске было завались: и распашонки, и фланелька. У нас тогда ребенка во что заворачивали? В старые простыни, потому что они уже мягкие, поизносились. Их рвали и получались пеленки. Если ты во фланельку ребенка заворачиваешь, это высшая удача. Я из Минска привез этой фланели, и у меня дети кум королю лежали, завернутые в эти фланелевые пеленки.

С детьми вообще было сложно. Сейчас по Советскому Союзу ностальгируют два типа людей. Они либо в то время детьми были и не знали этих всех проблем. Если бы они тогда были уже семейные и им надо было что-то покупать, они себя по-другому вели бы.

Либо это люди, которые были как раз из той среды, которая распределяла, которая сидела около этого дефицита. Скажем, директор магазина с колбасой проблем не испытывала. Она могла себе позволить не только вареную колбасу, но и сервелат, который в то время был запредельной роскошью. Если где-то удалось урвать палку сервелата, то она лежала до ближайшего праздника — до 7 ноября или Нового года. По другим поводам ее не трогали.

Единственное, что не было дефицитом, и то до 1985 года, — это всякая водка. Ее только по времени ограничивали — продавали с 11 до 19, чтобы люди перед работой не употребляли.

Потом в 1985-м началась антиалкогольная кампания, и она резко пропала. Водка стала лютым дефицитом, ее выдавали по талонам — бутылка на члена семьи в месяц. У нас в семье в то время никто не пил, поэтому скапливалось каждый месяц по четыре бутылки этого напитка. Водкой можно было с сантехником расплатиться, можно было поменять на мясо, например, которое так не купишь.

Кончилось тем, что у нас одна бутылка талонной водки с тех времен завалялась где-то в шкафу. Оказалось, это такой раритет, что краеведческий музей просто вырвал ее из рук.

«Одной искорки хватает, чтобы морды бить»

Народ в очередях в основном общался. Я, например, читал. У меня тогда была строгая организация всего. И были книги тяжелые — те, что надо читать и конспектировать за столом, в тишине. И была более легкая беллетристика, которую я читал в очередях. За полтора часа я где-то с полутора сотен страниц прочитывал.

У очередей была такая особенность. В любой очереди найдутся люди, которые норовят пройти без очереди. За что я сейчас ненавижу поликлиники — всё время появляется тот, кто «только спросить». Вся эта система была и тогда. Даже драки вспыхивали.

Когда стоишь за мясом и вдруг приходит кто-то и говорит: «Я тут стоял, занимал и вообще я имею право». Были льготники, которые имели право брать без очереди и брали первыми. А представьте, что на базаре принесли свинью вожделенную, порубили на куски — те, кто впереди, естественно, берут лучшие куски, а тем, кто позади, достаются уши да кости.

Когда такие люди появлялись, они нахальным образом пробивались вперед и из-за этого вспыхивали драки, иногда очень серьезные. Два часа в очереди — естественно, одной искорки хватает, чтобы морды бить.

Я был свидетелем жуткой истории. Перед каким-то праздником около Центрального рынка были распродажи с грузовиков. Стоит толпа, несколько сотен, а, может, и тысяча человек на площади. Тогда там не было лотков, было пустое место. Подъезжает грузовик. Что он везет, неизвестно, но весь народ побежал за этим грузовиком. Что там? Сапоги, сгущенка, тушенка? Люди бегут, цепляются за борт, чтобы быть первыми, когда начнут неизвестно что продавать. На моих глазах человек не удержался, упал и его просто затоптали — вся эта толпа по нему прошлась.

Я после этого перестал ходить на такие мероприятия, хотя был еще молодой и быстрый.

Атавизм советского человека

Очереди — это унизительное совершенно состояние. Помню, году в 90-м я себя впервые почувствовал человеком, тогда одновременно произошли две вещи.

Во-первых, появились кооперативные магазины. В них мясо бывало с большей вероятностью, чем в государственных, хотя и стоило четыре рубля, а не два.

Во-вторых, появились челноки и на барахолки стали привозить товары из Китая, Турции. Если надо купить куртку, шапку, мы шли туда, выбирали. Цены там для рядового обывателя были запредельные. Но я в 89-м ушел в кооператив и стал зарабатывать несметные по тем временам деньги. У меня зарплата была 2000 рублей, а в среднем получали тогда рублей 250.

Там продавцы на тебя смотрели как на человека, обещали скидки, в отличие от советской продавщицы, которая «вас много, а я одна», король горы и сидит на тебя сверху вниз смотрит.

С 1990 года ситуация — для нас во всяком случае — изменилась. Очередей стало намного меньше. Всего-то надо было перейти на рыночные отношения и в 1992 году — ба-бах — ты, покупатель, король горы.

Сейчас я в поликлиники стараюсь не ходить, потому что там это советское вдруг из людей вылезает. И настолько стойко в человеке еще сидит. Вот, например, стоите на посадку самолета — билеты куплены, ты всё равно сядешь в самолет, зачем торопиться? Но нет, всё равно есть те, кто лезет вперед, старается на эту посадку хоть на два человека впереди тебя залезть. Это всё атавизм советского человека.

Владимир Перекотий, медиадеятель

— Году в 1987–88-м я жил на Красной площади. Там было два магазина. Универсам, где сейчас гастроном «Красный Яр». Иногда туда «выбрасывали» свинину по 2,40. В пять часов утра я спускался, занимал очередь, чтобы купить свинины, костей каких-нибудь.

А второй был через дорогу и назывался «Дом обуви». Как-то прошел слух, что там «выкинут» югославские женские сапоги. Я встал в четыре утра, пошел туда. В пять утра там уже была солидная очередь, человек 200. Все начали писать на левых ладонях себе номера ручками, между большим и указательным пальцами, пересчитываться. Не помню, какой у меня был номер, 224-й, может.

Я постоял час, а поскольку жил рядом, то пошел домой, и потом к открытию, к 10 утра, вернулся назад. Там уже собралась толпа 500–700 человек. Я начал пробиваться в свою очередь. Но толпа начала бесноваться так, что трем людям сломали грудные клетки, кому-то руку, кто-то потерял сознание. Неконтролируемая толпа давилась, убивая друг друга за этими сапогами. Вызвали скорую, и магазин, конечно, даже не открыли.

То есть, чтобы вы понимали, нынешние очереди в H&M совсем не похожи на то, что было тогда.

Средняя зарплата тогда была 120 рублей, а сапоги импортные на черном рынке, из-под полы, стоили рублей 300. Фабрика «Ионесси» не котировалась. Тогда вообще ничего не было. Заходишь в магазин обуви: половина магазина — валенки, половина — галоши, просто рядами выставлены сотни пар, и больше ничего.

Вряд ли сейчас такое повторится, конечно, но то, что мы по многим факторам стремимся в те времена, это факт.

Владимир Шваков,

экс-директор дворца спорта имени Ярыгина

— В 1980-е в Красноярск на девять дней прибыла София Ротару. Тогда уже полтора года держался рекорд по концертам у певца Валерия Леонтьева. София поинтересовалась, сколько он дал выступлений, и, пораздумав, предложила «рискнуть» и добавить один день с четырьмя концертами и в итоге сделала 31 аншлаг.

При таком графике она успела посмотреть и Красноярск — я лично возил ее на ГЭС и по магазинам. Был, например, магазин «Волна» возле «Речного вокзала». Типа универмага. У меня там приятель директором работал. Я ему звоню: «Так и так, Соня хочет в магазин приехать, надо кое-что прикупить». Он: «Вези, всё выложим!» Магазин не закрывали. Мы зашли с тыла. Приехали на «Волге». Вторая пустая была, где муж сидел, руководитель ансамбля — Анатолий Евдокимов. Мы зашли — все продавцы высунулись. В итоге ушли в подсобку, в кабинет, пошли в склады. Заканчивались гастроли, и она покупала домой родственникам подарочки. Набрала гостинцев для деревенских: начиная от трико по 4 рубля. Тапочки, кофточки, платки — всё обычное, просто в одном месте.

Были и какие-то дефициты: украшения, материал, костюмы. Магазин хороший был. Им пользовались все крайкомовские. Она набрала, по их пониманию, на сумасшедшие деньги. В машину загрузили полную кабину. Толя поехал в гостиницу, а мы — в Дивногорск. Посмотрели ГЭС, ей очень понравилось.

Евгений Волошинский, журналист

— Я детство провел в поселке Краснокаменск. Там все магазины были разнесены, то есть были профилированные: хлеб — отдельно, молочный — отдельно.

Хлеб выдавали не больше буханки в одни руки. И люди делали как. Вот ты встал в конец очереди, полчаса отстоял, взял буханку, пошел опять в конец очереди. И так пока хлеб не кончится. Не нарушало ли это правило «в одни руки»? Ну это же не закон. Но взять две сразу тебе бы люди из очереди и так бы не дали.

У нас был так называемый универсальный магазин с отделом одежды, где висели, условно говоря, две рубашки, один пиджак. Очередей там особо не было, потому что на одежду записывались. Одежду привозили под запись, в свободной продаже ее толком не было.

Драки и очереди за одежду — это там, где уровень жизни пожирнее, когда продуктовая, продовольственная часть немного решена. На селе таких историй не было, потому что там одежды не было.

Как записывались на одежду? Выдавались квоты: вот на ваш поселок в следующем месяце положено два пальто, 10 костюмов мужских, 10 женских, и по пять пар туфель. Ты приходил в универмаг, у них была, условно, тетрадка с записями. Спрашивал: «Что-нибудь осталось?» Да, можно записаться на это, это и это. И тебя записывали. Потом эта сводка отправлялась в отдел рабочего снабжения. Они отправляли это в Красноярск, где одежду отгружали.

В конце 1980-х случались истории, когда денег не было — зарплаты людям начислялись, а денег не было. И продавали товар под запись. У тебя была условная справка, что тебе начислено 200 рублей. Ты покупал что-то, тебе говорили: «Это стоит 20 рублей, у вас осталось 180». Такая а-ля карта банковская.

Мороженое в поселок привозили два раза в год: под Новый год и после. В общем, пока холодно. Потому что рефрижераторов не было и оно бы растаяло. Народ, кто успевал, закупал мороженое килограммами — в пачках или весовое. Варианта, что тебе захотелось мороженого, ты пошел и его купил, не было. Всё сильно закупалось впрок. И оно хранилось потом в морозильных камерах в холодильниках «Бирюса» — вместе с мясом, с рыбой.

Кстати, про миф о самом вкусном в мире советском мороженом. Упаковано оно было просто в бумагу — ни фольги, ничего такого. Эта бумага уже сама по себе давала привкус на поверхности — горьковатый привкус мокрой бумаги. Плюс потом в морозилке добавлялся привкус мороженой рыбы и мяса.

Ты в детстве берешь мороженое, кладешь на тарелку, снимаешь с него этот пропахший тонкий слой с поверхности. И если думаешь, что дальше ты этот слой выбрасываешь, то ты не жил в советское время, — ты его ешь. Противное, невкусное. Но зато потом у тебя есть чуть больше чем полпачки нормального, не пропахшего мороженого. Ешь его, и у тебя наступает нормальное, детское счастье.