Режиссер-документалист Константин Селин провел несколько дней в «красной» зоне красноярской краевой больницы в разгар третьей волны коронавируса. За это время он видел, слышал и ощущал всё самое страшное, с чем там можно было столкнуться. А затем пересказал всё это языком документального кино. Представляем вашему вниманию онлайн-премьеру фильма «Третья волна», а также интервью с его автором — о том, как изменила лично его неделя в ковидном госпитале.
— Расскажи, как появился этот фильм?
— Во время съемок фильма про хирурга Вадима Кеосьяна «Верните мои руки», я познакомился с главным врачом красноярской краевой больницы Егором Корчагиным. В ноябре прошел закрытый показ фильма, где он тоже, разумеется, присутствовал, и меня поразило то, как чутко он его воспринял.
В июне я приехал в Красноярск на съемки вообще другого фильма в качестве оператора и во время работы случайно встретился с Егором Евгеньевичем. Мы были оба в масках, но узнали друг друга. А потом он мне позвонил и сказал: «Костя, давай снимем небольшой ролик про то, что происходит в больнице в "красной" зоне». Он сказал это с такой интонацией, что я понял, насколько он переживает из-за этой ситуации. И мне захотелось помочь тем, чем я могу.
— Что больше всего поразило тебя во время съемок?
— Всё. От момента, как тебя одевают, до момента, как ты оттуда выходишь. Я уже снимал в «красной» зоне в больнице Петербурга, но это было в более спокойное время. Здесь же я оказался в разгар третьей волны. Как и ты (автор текста накануне опубликовала репортаж из «красной» зоны. — Прим.ред.), я зашел в «красную» зону и почувствовал нехватку воздуха и от СИЗа, и от того, сколько всего происходит вокруг. Мне понадобилось время, чтобы адаптироваться.
Меня поразило состояние войны, поразило то, что внутри ковид-госпиталя всё происходит как во время боевых действий: все живут по регламенту, носят форму и выполняют свой долг. И к этому невозможно привыкнуть, как невозможно привыкнуть и к тому, что здесь умирают люди.
А еще то, как медики общаются между собой глазами и вглядываются в твои глаза, будто читая там что-то. Этому способу общения мне приходилось учиться.
— Что во время съемок далось сложнее всего?
— Сложнее всего было увидеть обыденность смерти. Вокруг кипит жизнь, и тут неожиданно кто-то умирает. Психологически это принять невозможно. Когда это случилось, я был шокирован. Я не мог продолжать снимать: нужно было походить, подумать, подышать.
Тяжело было снимать в приемном покое: там очень остро чувствовалось раздражение людей, которые по нескольку часов с высокой температурой сидят и ждут, когда их примут. Мы разговаривали с ними, они возмущались, что врачи плохо работают, а я пришел только что из отделения, где недавно умер человек. И такой диссонанс возникал между тем миром и этим. И в этот момент так жалко было всех: и их, и врачей, которые еле успевают работать, и людей, которые лежат в отделениях и тяжело болеют.
— Как к тебе относились медработники и пациенты?
— Медики относились очень хорошо, помогали, советовали что делать, например, как натереть очки мылом, чтобы они не потели — это очень важно, так как в первый день я это сделал не совсем правильно и приходилось медленно ходить и дышать, чтобы стекла не запотевали.
В одном из отделений я встретил медработника Наталью, и она сказала: «А ты чего ходишь не подписанный?». Она подписала меня, что я оператор, режиссер, и каждый день на спине СИЗа писала мне, что мы снимаем кино. Это морально очень облегчило мне жизнь.
С некоторыми из тех, кто там лежал, мы подружились и обменялись телефонами, я там даже встретил девушку, с которой был знаком очень давно.
— Как тебе удалось сделать так, чтобы люди вокруг вели себя естественно и не обращали на тебя внимания?
— Это и есть один из важных принципов документального кино: снимать жизнь не вмешиваясь в нее. Но на это требуется время. Нужно время, чтобы люди ко мне привыкли, поэтому я приходил с камерой, разговаривал, налаживал контакт, искал точки соприкосновения. Я уделял время тому, чтобы обстановка вокруг привыкла ко мне, старался правильно поймать интонацию.
Главное — делать свою работу с хорошими помыслами, и тогда реальность тебе открывается.
— Как думаешь, удалось ли тебе своим фильмом призвать людей позаботиться о себе и окружающих?
— Мой фильм не должен побуждать что-то делать. Это не агитационный ролик, это фильм-наблюдение, показывающий жизнь такой, какая она есть. Да, она пропущена через призму субъективного восприятия, но я старался объективно показывать жизнь по разные стороны красной линии.
Возможно, мой фильм приведет к какому-то внутреннему диалогу. Но главное было показать всё как есть, без домыслов.
— Изменилось ли твое отношение к ситуации с коронавирусом после съемок фильма?
— Да, потому что я побывал на войне, а после войны невозможно оставаться прежним человеком. Сейчас мне постоянно пишут в соцсетях люди, которые уже посмотрели фильм в телеэфире и делятся своими впечатлениями.
Сейчас, пока мы с тобой разговариваем, мне пришло сообщение от незнакомой женщины, что у нее в «красной» зоне вчера умерла мама.
Это был тяжелый период, но я точно знаю, что он был в моей жизни не зря.