«Я и тюрьма, это просто… это что-то разное»: интервью с 24-летним красноярцем, получившим 10 лет за обожженное окно военкомата

В начале октября 2022 года 24-летний красноярец Андрей Петраускас метнул два коктейля Молотова в здание военкомата Советского района. Повреждения были незначительные — разбит стеклопакет, слегка обгорело пластиковое окно на первом этаже. О происшествии напоминала только копоть на фасаде, сейчас нет и ее. Спустя несколько дней парня задержали. Он находится в СИЗО уже год, ему дали 10 лет лишения свободы. Корреспондент NGS24.RU Кадрия Катцина сходила в СИЗО, поговорила с Андреем и узнала, что сейчас переживает парень и какие планы на будущее строит.

В СИЗО на улице Республики своя жизнь: люди приходят, чтобы оставить родным передачи, кто-то повидаться, я пришла за пропуском. Когда квиточек был у меня в руках, осталось пройти через охрану, получить специальную карточку, показать на металлоискателе полное отсутствие опасных предметов, пройти через два пропускных пункта. И вот я уже стояла возле кабинета, куда должны были привести Андрея.

Еще до того, как прийти в СИЗО, я думала о том сроке, который ему дали, — 10 лет. Из них первые два с половиной года — на строгом режиме, остальное — на общем. Для парня, у которого только начинается жизнь, это, наверное, неподъемно. Я понимала, что спустя почти год нахождения в СИЗО его состояние будет подавленным. Не думаю, что бывает иначе. И первый вопрос, который я задала Андрею: «Как настроение?»

Когда я зашла в кабинет, Андрей уже сидел за столом. Садиться прямо напротив я не захотела, передвинула стул поближе и села сбоку. Мне хотелось получше его разглядеть. Передо мной сидел высокий худощавый парень с голубыми глазами и нежными чертами лица. Если бы за весь наш разговор он хоть раз смог улыбнуться, наверняка лицо его стало бы мягче, но он был напряжен.

— Всё хорошо, — ответил Андрей.

Мне хотелось, чтобы он понимал, что может говорить со мной свободно и спокойно, насколько это возможно в присутствии оперативника. Я предложила перейти на ты.

— Расскажи, пожалуйста, почему ты здесь оказался. Можно же на ты?

— Да, если честно, мне без разницы. Я здесь, потому что совершил преступление, которое относится к террористическим. У меня статья 205, часть 1. Я кинул коктейль Молотова в военкомат. Так произошло, потому что после начала специальной военной операции, которую объявил президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин, я был не согласен с его решением. Я считал, что можно было обойтись переговорами. Я так считал. В интернете стало много зарубежных источников, я поддался всему этому и начал вестись, попал под влияние, — отчеканил Андрей.

— А что ты смотрел или читал?

— Я просматривал видео Вячеслава Мальцева* (*организатор запрещенного в РФ движения, признан иноагентом, внесен с список экстремистов и террористов), на данный момент он за границей. Он в своих видео показывал нарезки, что наших ребят, так сказать, если так можно выразиться, месят. Мне действительно жалко наших русских парней. Вячеслав сказал — если вы хотите приостановить всё это, чтобы меньше наших погибало, то приостановите работу военкоматов. Я поддался его влиянию. Как я на это решился, не знаю, но что сделано, то сделано, — огорченно произнес Андрей.

Рассказывая о том, что произошло, Андрей выглядел подавленным. Он делал длинные паузы, но продолжал говорить. Я решила не торопить его, чтобы он мог еще побыть здесь, в кабинете, а не там, в камере.

— После этого [когда уже задержали], у меня появилось желание хоть как-то загладить свою вину. Мой адвокат занимается гуманитарной помощью жителям Донецка и Луганска, я попросил своих родных, чтобы они перевели деньги. Я хотел загладить свою вину, — продолжал парень.

— А как это всё случилось? Ты не думал, что там может кто-то пострадать?

— Это было ночью, где-то в 03:30. Перед тем, как я кинул коктейли Молотова, я подошел и посмотрел, никого за окном не увидел, свет был выключен. Я кинул бутылку в запасную дверь. Впоследствии я узнал, рама оконная подкоптилась, треснуло стекло. Общий ущерб в 27 тысяч рублей возместили. То есть потерпевшая сторона не имеет претензий ко мне, — оправдывается Андрей.

Было трудно продолжать задавать ему вопросы о том дне, когда он пошел поджигать военкомат Советского района. Уже становилось неловко, особенно понимая, сколько раз его об этом спрашивали до меня.

— Расскажи, чем ты занимался до всего этого?

— До всей этой заварушки я работал на РУСАЛе, у меня зарплата была под 80 тысяч рублей. Я был на хорошем счету у начальства, проработал там три года. Они мне дали хорошую характеристику. Как я понял, начальник службы безопасности побеспокоился о том, чтобы мне о снисхождении написали. Всё это включено в дело, — так или иначе возвращается к событиям октябрьской ночи 2022 года парень.

— А учился ты где? Чем занимался?

— У меня среднее специальное образование, я закончил Красноярский индустриально-металлургический техникум. Учился хорошо, потому что профессия нравилась. Опять же, как попал на РУСАЛ. Я там практику проходил, зарекомендовал себя. Я учил английский и немного чешский, там пару слов. С девушкой гуляли по Красноярску. Рассматривали архитектурные сооружения. Нравится это мне, история. Спортом занимался, но не профессионально, для себя: бег, турники, брусья.

— Ты думаешь, чем займешься потом?

— Я ни в коем случае не буду сдаваться, не буду опускать руки, потому что у меня есть моя семья, и я должен к ней вернуться. То есть опускать руки — это не по моей части. А освобожусь... Вы знаете, у меня вот есть в планах получить высшее образование. Я хотел поступать на Цветмет. Даже обговаривалось это всё с руководством РУСАЛа, вроде как они говорили, что помогут мне. Возможно, поступлю на Цветмет, может быть, другую профессию выберу, но в планах есть получить высшее образование. Многие люди освобождаются и начинают употреблять наркотики, алкоголь, они сдаются, они совершают повторные преступления и снова попадают сюда. Я могу на 100% сказать конкретно за себя, что я не из тех людей. У меня есть моя семья. Когда меня посадили, я восстановил отношения со своей девушкой, на тот момент бывшей. У меня есть она, у меня есть семья, и поэтому мне нужно просто рвать и метать после освобождения, — с заметным отчаянием говорит Андрей.

Парень всерьез думает о получении высшего образования во время отбывания срока. Такая возможность у него есть.

— Почему именно металлургия? Тебе нравится эта профессия?

— Если честно, когда я работал на кране, мне казалось, что я царь и бог, а люди внизу, это просто мелкие букашки. А если серьезно, то по душе мне всё это, то есть работать на большой технике. Учитывая, что у меня действительно была опасная работа, и в случае некачественного проведения ТО там и троса порваться могли, и 10-тонный ковш мог упасть на человека. А учитывая, что там в конце анодная масса еще, она очень горячая, не помню уже точно, сколько градусов, но от человека просто ничего не останется [если туда упасть]. Работа опасная, но интересная. Плюс люди такие неслабые там работают. Я работал в третьем цеху везде, во втором, и в первый кидали меня, когда людей не было: в отпуска уходят, кадров не хватает. В корпусе — по три крана. Кто-то занимается выливкой металла, кто-то занимается перестановкой штырей. Я занимался только выливкой металла. Мой мастер хотел меня отправить стажироваться на перестановку, но, к сожалению, времени не хватило. Не успел... Не успел, — жалеет парень.

Рассказывая о своей работе, Андрей немного оживился. Вспомнил и то, что работать в цеху нужно было в робе и в условиях страшной жары — 60 градусов. Но, когда говорит о своей свободной жизни, опускает взгляд на руки, сомкнутые в замок перед собой.

— Ты знаешь, единственное, что меня гложет, это отношения со своей семьей. Много было моментов, где я был неправ. То есть они мне что-то советовали, говорили, но я не всё брал во внимание. Ничего им не рассказывал о том, что смотрел. Я совершил преступление, приехал домой и лег спать. Жил обычной жизнью, не прятался, ничего. Поехал на работу. После оперативники пришли. Я поехал с ними, — вспоминает Андрей.

— Расскажи о семье. Как они отреагировали на то, что ты сделал?

— У меня есть родители, мама и папа. Отец покинул семью, он живет сейчас с другой женщиной, где именно, я не знаю. Воспитывался бабушкой и дедом, то есть, можно сказать, они меня вырастили, поставили на ноги.

— Кто из всех тебе ближе?

— Бабушка. Она эмоционально отреагировала [когда узнала о поджоге военкомата]. Все, конечно, были в шоке, не ожидали, что я совершу такой поступок. Я не планирую уезжать из страны. Я хочу остаться здесь, потому что здесь моя семья. Учитывая, что у меня такая статья, и после освобождения я буду на контроле, то есть не дай бог что-то случится, поджог или не поджог, естественно, ко мне придут, я уже продумал, так сказать, это всё. Не собираюсь уезжать из Красноярского края. Хочу остаться со своей семьей, помогать, как-то рядом быть, — возвращается к своему поступку Андрей.

Парень при любом повороте разговора возвращается к тому, что жалеет о своем поступке. Эти события для него как нарыв, который никак не удается вскрыть. Сожаление так и рвется наружу, почти в каждом ответе.

— Ты знаешь, если вернуть время назад, учитывая то, что я знаю сейчас, я бы не поехал к военкомату, я бы записал бы видео в интернете с призывами не поддаваться на провокацию. Очень много ложной информации в интернете, [я хочу] чтобы люди знали, когда начинается война, первое, что исчезает — это правда. Правды просто нет. Ну и, соответственно, чтобы предотвратить последующие попытки поджогов, различных диверсий, чтобы меньше людей заезжало в тюрьмы. Люди не понимают [какими могут быть] последствия. Вербовка — это очень плохо. Страдает мирное население. Поэтому и нужно призывать людей, чтобы не совершали подобные действия, чтобы понимали, что их ждет, если они это совершат.

— Скажи, чего тебе сильно не хватает?

— Свободы, — говорит Андрей, и ком в горле застревает уже у нас обоих.

— Расскажи, как проходит твой день здесь?

— Мой день — это день сурка, каждый день одно и то же. Мы проснулись, заправка [кроватей], влажная уборка, поели, помыли полы, ждем проверку. Проверка прошла, кому-то пришли письма, прочитали, ответили, потом занимаемся своими делами: кто-то телевизор смотрит, кто-то книжки читает, кто-то играет в шашки, «Монополию» вчера принесли нам, — попытался улыбнуться Андрей, но не смог, только взгляд стал мягче.

— А ты что-нибудь читаешь?

— Я в последнее время книги очень активно читаю. Книгу мне прислали Эдит Ева Эгер, это женщина, которая пережила концлагерь. То есть она была там. На данный момент она жива, ей больше 90 лет. Она помогает людям, которые пережили насилие, у которых не всё в порядке в отношениях, в семье. Помогает людям не сдаваться. Говорит, что если уж я пережила такое, то и у вас есть силы всё это пережить. Психология — есть книги, которые нравятся. В другой камере философию я читал. Тяжелые. Их, так сказать, пока рановато еще. Романы, — перечисляет 24-летний парень.

— Ты говорил про письма. Тебе часто пишут?

— Нет. Я хотел, чтобы мне больше писали родные мои, девушка моя. Главное, что родные пишут. Не так часто, но пишут, и это главное. Чтобы, так сказать, связь с ними не терять. Всё. Остальное мне не важно, — рассказал о своей отдушине Андрей.

И снова парень переводит разговор в наболевшее.

— Я жалею, действительно. Ко мне за два дня до суда приходил оперативник, я прямо умолял его, чтобы он как-нибудь поспособствовал [тому, чтобы меня] отправить туда, на Украину. Он сказал, что к сожалению, с моей статьей шансы малы. Говорит, на лагерь приедешь, пиши на Министерство обороны, может быть и повезет тебе. Но сказал, чтобы я особо не рассчитывал, федеральный закон не предусматривает [отправку на СВО] при такой статье, к сожалению. Я хотел бы искупить свою вину таким образом. Умереть там или здесь. Лучше уж там, на свободе, и плюс каким-то образом загладить свою вину, чем здесь отсидеть 10 лет. Выйду — уже и здоровья не будет, и время. Время — это ценный ресурс, — высказался Андрей.

— Скажи, что тебе помогает сейчас?

— Я просто верю, что всё это рано или поздно закончится. То есть, что мой срок пройдет и я выйду на свободу. Я снова, как и раньше, буду свободным человеком. Мне не придется оглядываться, держать руки за спиной. Уже не будет страха такого, что подойдет кто-то ко мне и арестует меня. Я верю, что всё будет хорошо. Я верю, что моя семья меня дождется, что она не сдастся. Я постоянно пишу: «Держитесь, не сдавайтесь. У меня всё хорошо, и вы не впадайте в уныние», — поделился парень.

Андрей и его близкие переживают, что парня могут отправить в тюрьму в другой регион. Тогда у близких пропадет возможность навещать парня. Но шансы остаться в Красноярском крае есть, поскольку Андрей прописан в Красноярске.

— Я и тюрьма, это просто… это что-то разное, это противоположности. У меня в семье никто не сидел. Никогда не думал, что может так оказаться. Я в школе общался с хулиганами, они были моими друзьями, но я был, так скажем, человек другого формата. А в итоге попал в тюрьму сам, еще и под такой статьей, переживает Андрей.

В конце нашего разговора я напомнила Андрею, что мы опубликуем интервью с ним на сайте. Его смогут прочитать разные люди, в том числе и его близкие. Я предложила ему передать им что-то, что посчитает нужным.

— Я хотел бы передать родным, чтобы держались, не сдавались. Всё обязательно будет хорошо. Я вас очень люблю, целую, крепко-крепко обнимаю. Всё обязательно будет хорошо, — говорит Андрей будто мантру.

Уходя, я постаралась потянуть время, чтобы свидетели нашего разговора вышли. Я не могла уйти без слов поддержки, выслушав столько раз сожаление о содеянном. Но что я могла сделать? Я похлопала Андрея по плечу и попросила держаться, учиться, читать и хвататься покрепче за ту, свободную жизнь. Когда Андрей выйдет на свободу, ему вот-вот исполнится 35 лет. Мне хочется верить, что после такого перелома он останется таким же беззлобным.

»

Андрей много рассказывал о семье и отметил, что самый родной ему человек — бабушка. Выйдя из СИЗО, я спешила поговорить с ней по телефону, чтобы передать, что видела Андрея, что он держится, делает это как может. Бабушка Наталья Владимировна сначала отнеслась к моему звонку с большим недоверием, она очень боится, что публикация может навредить внуку. Однако согласилась поговорить. И начала разговор с того, что Андрей для них был опорой.

— Про Андрея могу сказать, хороший парень, добрый, самый добрый. Он обычно собак каких-нибудь спасал. И вырос такой же добрый. Я вообще, я даже не ожидала, что он мог такое сделать. Он себе разрушил жизнь, у него нормальная была специальность, он работал, зарабатывал деньги, там, что хотел, то и делал. И вот такое сделать… Это же, не знаю, дело в том, как вам сказать, просто опора была. И всё. И он нас так подвел. Это вообще. Мы даже не ожидали, что такое можно сделать. Он всегда нам помогал, понимаете. Он и физически крепкий парень: и на даче он нам помогал, и деньгами он нам помогал. Сами знаете, пенсия какая. Но для нас-то это просто вообще. Мы в отпуск вместе ездили, и на море, и везде. Он всегда с нами был. У него и конфликтов не было, он старался, как это, он хотя и такой высоконький, здоровенький, но не было такого, чтобы он кого-то бил или что-то такое вот, — причитала Наталья Владимировна.

Бабушка Андрея вновь упомянула, что не хочет, чтобы ее внуку навредил наш разговор, но продолжила о нем говорить.

— Просто он очень добрый, и знаете, он патологически честный. Вот он, если что-то не нравится, он тебе в глаза скажет, никогда он за глаза там что-то не скажет. Такой ребенок был... домашний он был, такой ласковый. А мне кажется, это тоже как, ну как... То есть он занервничал, когда началась вот эта СВО. А сейчас вот еще, знаете, мне так обидно, почему разрешают в интернете вот это всё? То есть хают и правительство, и там что попало говорят. Почему их не запрещают, не забирают?.. Может из-за того [всё произошло], что домашний такой, жизни не видел. Как мама его говорит: «Надо было его отселить, отдельно бы жил, какие-то трудности бы были у него там». А так, ну, на всем готовом, да. Он у нас как центр вселенной был. Он же прекрасно понимал, что у нас сейчас всё в камерах. Для чего это делать, я не пойму. И что он мог? Он что, остановил эту мобилизацию или что? Он что сделал-то?... Поддался. Да сами же знаете, в интернете [не поймешь], что правда, что нет. Там же очень много фейков. А он сидит. Молодой парень. Если бы я узнала, куда и зачем он пошел, честное слово, я бы легла в коридоре и не пускала бы.