Почему изнасилование считается почти столь же тяжким преступлением, как убийство. Мнение журналиста

Тема несоответствия тяжести преступления и силы наказания в нашем законодательстве поднималась на обсуждение общественниками не раз. Красноярский журналист Александр Силаев рассуждает, почему за изнасилование с отягчающими обстоятельствами по УК РФ могут дать больший срок, чем за убийство со смягчающими. Публикуем его мнение без купюр:

— Странный вопрос, но все-таки. Почему изнасилование считается почти столь же тяжким преступлением, как убийство? За изнасилование с отягчающими обстоятельствами (угрожал жизни и оставил синяки) по УК РФ могут дать больший срок, чем за убийство со смягчающими (в состоянии аффекта и с чистосердечным признанием). Если верить УК РФ, в тюрьмах должна быть куча убийц со сроком, например, 7 лет и насильников со сроком 9 лет.

Если же дело, не дай бог, касается ребенка, то сломать ему позвоночник может быть менее наказуемо, чем один раз потрогать за попу. Своего рода сигнал педофилам — раз потрогал, главное зло уже сделано: можешь дальше мучить, насиловать, в конце не забудь убить свидетеля. Когда еще был журналистом, помню историю: какого-то мужика изловили и приговорили к 20 годам за развратные действия с несовершеннолетними, совершенные по скайпу. То есть даже за попу не трогал. Если бы он этих девочек убивал и съедал, то получил бы, наверное, тот же срок.

Если человек не сам воспаленный маньяк в этом вопросе, у него закономерен вопрос: «А чего такая шиза»? Что за прейскурант, где изнасилование (вещь жуткая, наверное, но поправимая) относится к убийству (необратимое деяние, конец чужой истории) с коэффициентом 1:2, 1:1,5, иногда 1:1?

Одна из версий — это пережиток архаики. Привет из общества, где изнасилованная женщина считалась навсегда порченой. То есть главный вред для жертвы не в момент изнасилования, а потом. В моменте — больно, унизительно. Наверное, несколько менее больно, чем в момент избиения. Наверное, несколько более унизительно. И какое-то время еще болит (прежде всего душевно), но проходит, всё со временем проходит. То есть если к физическому деянию не навешивать дискурс, то это как избиение. Стремно, неприятно, но жить можно. Если бы общество относилось к вопросу просто, без пафоса — так бы и было. И отношение к насильникам, и наказание были бы примерно как к гопнику-драчуну.

Но общество никогда не относилось к вопросу просто. Веками оно подходило к жертве, как будто та виновата. В каком-нибудь Афганистане до сих пор еще виновата, как в 10 веке. Изнасилованная в традиционном обществе — навсегда неполноценная. Не ликвидная невеста на выданье, а постыдный балласт на балансе семьи. Такая жизнь хуже, чем с инвалидностью. И вот это главный ущерб. За него и кара. Но черт, кто его наносит — грязный насильник в моменте или чистое общество потом? Считается, конечно, что насильник в моменте, общество так считает…

А изнасилованный мужчина? По всем архаичным понятиям он тоже навсегда порченый. Уже не мужчина. В тюрьмах с их петухами в общем не изобрели ничего нового. Лишь вспомнили то, что было всегда, тюрьма во многом хранитель традиций. Можно задаться отдельным вопросом, а чего оно было так. Почему так ценилась невинность (и сейчас еще ценится там, где поближе к средневековью), женская честь, мужская честь и т. д.? Что здесь от этологии высших приматов, что от естественного отбора генов, что от отбора мемов. Вообще, там эволюция мемплексов, положенных еще на более ранний пласт эволюции. Очевидно, например, что больше потомков оставляет те сообщества и персоны, что не дают своим самкам иметь секс на стороне, причем интересы самок здесь побоку. В эволюции генов и мемов важны только «интересы» самих генов и мемов, как если бы они у них были. Вот отсюда и шиза, с которой мы начали. То есть раньше, в архаике, это шизой не было: было лишь жестокостью. Добавим, оптимальной жестокостью с позиции эволюции генетических линий и мемплексов.

Сейчас: просто шиза и пережиток.