«Наступал приступ паники»: студентка-медсестра рассказала о жизни в больнице и лечении пациентов

На этой неделе у нас состоялся прямой эфир в «Инстаграме» со студенткой КрасГМУ, работающей в госпитале для коронавирусных больных в ФМБА. В «красную зону» Екатерина Хиновкер переехала практически со всей семьей — тут в реанимации помогает ее отец-анестезиолог и медсестрой работает сестра. Девушка рассказала, как устроен быт врачей в течение этого месяца проживания, как женщины и мужчины по-разному реагируют на сообщение о диагнозе, а также почему не надо стесняться памперсов, в которых приходится ходить медперсоналу всю смену. Обо всем подробнее — в материале далее.

— Катя, расскажите, как вы оказались в «красной зоне»?

— В «красной зоне» в госпитале на Вавилова я нахожусь уже больше месяца. Я зашла сюда 24 числа в составе первой группы, которая была брошена на борьбу с коронавирусом. Она состояла из врачей и медсестер обыкновенного штата ФМБА России. Вообще я работаю не здесь, а на Коломенской, сейчас там тоже открыт госпиталь. Поэтому следующий, второй сезон я проведу там. Вообще я штатная медсестра кардиологического отделения. Я была одной из тех, кто попал сюда. Но это было добровольно на самом деле, нас спросили, кто готов.

— Прошел месяц, и значит, нам есть о чем поговорить. Расскажите, с какими мыслями туда шли?

— Во-первых, госпиталь ФМБА открылся не первым. Первым открылось инфекционное отделение БСМП, и некоторые мои одногруппники успели попасть туда и в обсервацию. Поэтому я примерно знала, что будет, в каких условиях. Не сказать, что все точно было известно, но примерная картина в голове была. Поэтому я знала, что работа будет физически тяжелой. Мы работаем 6 через 12, получается, иногда две смены в день — утренняя и ночная, и 12 часов отдыха. Сначала было ощущение, что 12 часов — это очень много. Но я не рассчитала, что как минимум 10 в день мы спим. У меня было много грандиозных планов, я взяла с собой большое количество книг, думала спокойно учиться и писать научную статью, но оказалось, что могу выделить для себя только одно важное дело в день. Но главное, сделать домашнее задание в университете, ведь главная наша задача — учеба.

— Получается, скоро сессия?

— Да, часть сессии я буду сдавать на карантине, потому что после пребывания в инфекционном госпитале нужно безвыходно пробыть дома. После этого я уйду на второй сезон, на Коломенскую. И там буду сдавать остатки сессии тоже в онлайн-режиме. Опыт интересный грядет, я даже не могу представить, как это будет.

— Экзамены автоматом за работу в «красной зоне» не обещают?

— Нет, вы будете смеяться, но сейчас у меня идет цикл поликлиническая терапия, и один из врачей работает со мной. Сегодня ночью мы ходили на ночную смену с моим преподавателем. И все равно в 8:30 утра она высылает мне задания, и я должна их выполнять. Несмотря на наши дружеские коллегиальные отношения. Я не знаю, кому больше обидно: мне, как студенту, или преподавателю, который с ночи пришел и вынужден кому-то что-то объяснять.

— Катя, расскажите про больницу: сколько человек там лежит, в каком они состоянии?

— В больнице у нас 60 коек, которые уже несколько раз заполнялись и пустели. Сейчас отделения полные. У нас есть отделение интенсивной терапии, была реанимация, но сейчас ее решено перенести на Коломенскую. Все очень тяжелые пациенты отправляются туда. Наш госпиталь принимает в принципе больных с пневмонией — с нарушениями в легких. Поэтому эти больные сразу же не простые — температурят, нуждаются в респираторной поддержке, подключаем их к кислороду. Если его мало, то развивается гипоксия — головная боль, слабость. Но мы не доводим до таких состояний, когда начинают задыхаться.

— Пациенты находятся каждый в своей палате?

— Нет, по несколько человек с подтвержденным диагнозом. Раз коронавирус, значит, их можно уже соединить. Живут в палатах по 4 человека. Могу показать, как выглядят палаты. Потому что мы живем на втором этаже, а пациенты на третьем — это те же самые палаты, только для нас. У меня в комнате живут 3 человека. Одна из них — Ксюша, по совместительству моя сестра. У нас семейный подряд: здесь работал мой отец анестезиологом-реаниматологом. Сейчас он ушел в больницу на Коломенскую, вслед за реанимацией.

— Вы предварили мой вопрос о то, как ваша семья относится к тому, что вы оказались в «красной зоне»…

— Мы просто решили переехать. Нам жить негде, видимо. Я шучу, нам есть, где жить, но долг обязывает. И мы пойдем на второй сезон, потому что на первый люди шли еще как-то с энтузиазмом и желанием помочь. Но пожив здесь, поняв, какая это тяжелая работа физически и морально, отказываются. Мне повезло: я жила со знакомой девочкой и сестрой, а многие жили с чужими людьми. Без возможности уединиться, отдохнуть иногда. Потому что все люди живые, более того, в комнату постоянно кто-то заходит, те же самые санитарочки, чтобы убраться. И личного пространства здесь крайне не хватает. Поэтому люди уходят.

— Изначально говорилось, что заселение на месяц?

— Говорилось, что на месяц. Я должна была 24 мая уже покинуть госпиталь. Но, к сожалению или к счастью, попросили медсестер остаться, потому что медперсонала не очень много. Смена готова прийти только в июне.

— То есть еще неделю вы там?

— Мне осталось 5 дней, и 1 июня придут новые сестры.

— Катя, в чем заключается работа медсестры в госпитале?

— У нас есть два типа: постовая медсестра и процедурная. Постовая занимается тем, что следит за больными и решает текущие вопросы на телефоне. Здесь очень интересная система: из «красной зоны» ничего не может вернуться в чистую, кроме человека. Поэтому все медикаменты, инструменты назначения находятся в чистой зоне — их же привозят извне, их необходимо доставлять наверх. Постоянно находимся на телефоне. Очень часто врачи звонят и говорят назначения для больных. Также постовая медсестра мерит давление, сатурацию, смотрит за состоянием больных и в случае, если что-то случается, выполняет назначения врача. Процедурная медсестра берет кровь на анализы, ставит капельницы. Но, конечно, мы друг другу помогаем, потому что у нас много пациентов. Я вообще постовая медсестра, но последние два дня была процедурной.

— Расскажите о первых впечатлениях после работы в средствах индивидуальной защиты — костюме, маске, перчатках и прочем. Это действительно теплица, в которой тяжело дышать и говорить?

— Сначала было очень тяжело. Первые две недели это было нечто невыносимое, потому что пока ты носишь СИЗ и занят работой, потеешь, тяжело дышать, но ты не замечаешь — много дел. Однако, когда появляется свободная минутка, ты садишься на стульчик, чтобы отдохнуть… у меня наступал приступ паники из-за того, что я понимала, что мне не хватает воздуха. Что я не могу трогать лицо, почесать нос, поправить что-то. Это запрещено, опасно прикасаться к открытым участкам лица. Более того, самое ужасное — респиратор, Маска сильно давила. Оставались следы. Сейчас у меня только небольшой на переносице. Но это потому, что у нас маски другие стали.

— Они одноразовые?

— Эти респираторы мы не меняем в течение 6 часов, они одноразовые. Были многоразовые, но они жесткие, и в них было тяжело.

— Катя, у меня деликатный вопрос: тяжело ли выдержать 6 часов — не есть, не пить, не ходить в туалет? Тяжело ли иметь верный настрой?

— Верный настрой — это, конечно, правильно. Первое время мы тоже ходили в памперсах, некоторые — до сих пор. Я отказалась, он мне ни разу не пригодился. Шесть часов вполне себе реально перетерпеть. Но когда была температура воздуха +30, тяжелее было терпеть не желание пойти в туалет, а желание умыть лицо. Ты ходишь и понимаешь, насколько просалился, а сделать ничего нельзя. Относительно памперсов — нечего стесняться, так многие делают. Лично я просто за два часа не ем и не пью.

— Где-то в Сети появлялись фотографии, где врачи переписывались с больными, лежащими на ИВЛ. А как у вас происходит общение с пациентами?

— Во-первых, у нас никого нет сейчас на ИВЛ, и я не реанимационная сестра, поэтому со мной никто при помощи записок не общается. Сначала, когда только мы и первые пациенты попали в госпиталь, было ощущение тюрьмы: мы не понимали, как с ними разговаривать, не понимали, слышат нас или нет. Потому что из-за наших костюмов и масок, во-первых, нас плохо слышно, во-вторых, их. Многие пожилые пациенты тихо говорят. Поэтому привыкнуть было довольно сложно. И нам было физически тяжело, не очень активно с ними разговаривали. Где-то через неделю мы попривыкли, приспособились, и сейчас это стало похоже на обыкновенное отделение. Хотя с самого начала пациенты пугаются: что не могут нас различить, кто приходит. Со временем различают по глазам, голосу. У меня замечательная смена медсестер, они такие характерные, и нас сложно перепутать. Стараемся быть доброжелательными, дружелюбными, потому что иначе будет совсем невозможно. Очень часто пациенты остро реагируют, когда узнают свой диагноз. Многие боятся, что это неизлечимо. И нам приходится проводить сеансы психологической помощи. Причем, женщины и мужчины реагируют по-разному.

— Как, например, в чем разница?

— Если у женщин реакция эмоционально более яркая, они переживают за своих детей: «Я же была с ними в контакте, сейчас они заболеют», то мужчины переносят более стоически, но у них поднимается такое давление, что приходится их лечить сразу же.

— Вы сами боитесь заразиться коронавирусом, ведь работаете в самом эпицентре? Или у медиков другое мышление, и к болезням они относятся иначе?

— Это интересный вопрос. Все относятся по-разному. Например, всем известно, что на 3–4 курсе у будущих врачей развивается боязнь всего, они начинают болеть всем. Помните, как в «Трое в лодке, не считая собаки»? Он болел всем, кроме родильной горячки. Также «болеют» студенты — всем подряд, кроме какого-нибудь сифилиса. Страх у всех разный, у меня тоже есть страхи, связанные с болезнями, и тут встают другие этические медицинские вопросы. Это более сложные страхи, потому что я знаю, как это работает. Относительно коронавируса врачи, наверное, не то что боятся, но настороженность присутствует. Мы стараемся максимально соблюдать все меры защиты, потому что если до того, как мы уходили сюда, мы не видели, что это, то сейчас мы знаем. Есть четкое ощущение того, что болеть подобным не хотелось бы. Но нас хорошо экипировали — мы защищены. Поэтому в нашем госпитале пока никто не заразился.

— Это прекрасно, потому что все мы читаем новости по России, где болеют десятки врачей. Катя, еще хочу вас спросить про быт врачей. Чем вы занимаетесь в свободное время?

— Каждый приносит с собой то, что хочет в госпиталь. Я взяла гитару и компьютер, которые спасают меня. Еще у нас для врачей на первом этаже есть спа-процедуры небольшие, можно сходить в соляную комнату или гидромассаж. Многие врачи этим пользуются, это очень помогает.

— Было ли что-то за этот месяц, что вас предельно удивило?

— Я человек, который начал работать недавно, для меня это незаменимый опыт. Я давно хотела поработать в экстремальных условиях, потому что работа в терапевтических отделениях довольно несложная. Относительно асоциальных потрясений — это не реанимация, в которую я мечтаю попасть и, кажется, скоро попаду во втором сезоне. Меня как-то спросили: «Жалеешь ли ты, что пошла туда, были ли сомнения?». Отвечу: нет. Да, мне тяжело, я устала, но теперь я не скажу глупостей относительно коронавируса: «его не существует, это заговор, чтобы нас чипировали». Во-вторых, я действительно чувствую себя нужной. Потому что здесь нас так мало, мы так стараемся, чтобы люди выздоравливали — это здорово. Вы задавали вопрос, как к нам относятся пациенты. Они нас ждут, узнают. Когда некоторые выписывались, они даже присылали нам небольшие вкусные подарки через передачки. Это очень приятно. Как говорит мой отец, врач никогда голодным не останется.

— Напомните, пожалуйста, признаки коронавируса.

— Это температура, сухой кашель, потеря обоняния. Интересный симптом относительно потери обоняния: раньше об этом не писали, но видимо, с опытом люди поняли, что вкус и обоняние теряются. Во-первых, об этом говорят много пациентов, во-вторых, впервые мне сказала об этом одногруппница, которая заболела и отлежала в больнице. После оно вернулось.

— Устроите ли вы себе отпуск, купите какой-то приз после возвращения с этой «войны»?

— Да. Не знаю, получится в этом году или нет, но я куплю себе путевку на плато Путорана, сяду на кораблик по сибирским рекам, поплыву вверх по течению, куда-нибудь к Норильску.